|
Но он шел по тропинке не то чтобы на цыпочках, но эдак осторожно, ступая не на всю ступню, и глядел в противоположную сторону, будто ничего не видел или не хотел показать, что видел. Он прошел мимо, а попугаи смотрели все так же мягко, черные глаза светились мудростью. Вот он уже у калитки, выходной синий костюм лоснится на лопатках и сзади на брюках: Мик носит его с тех самых пор, как уволился из армии, где служил пилотом в чине сержанта. Держится он не по годам молодо, а в волосах, насколько можно разглядеть, пробивается седина. Он в шляпе, словно собрался не по соседству, к Ней, а в путь более дальний. Олив Дейворен так возмутилась, рывком дернула полотняные шторы – захотелось отгородиться от своих мыслей. И, должно быть, испугала попугаев. Теперь она их не видела, только услышала – они захлопали крыльями, вспорхнули, крылья равномерно рассекают воздух, вот их уже и не слышно. Быть может, сколько ни рассыпай подсолнушков, больше они не вернутся. Она всхлипнула разок-другой и принялась готовить чай, к которому Он не придет. – Она сказала мне, шесть лет… нет, семь. Ни единым словечком не обменялись! А требуется чего сказать друг дружке, пишут на бумажке. – Это ж надо! – Гвен Неплох помешала в кастрюле. – Вот уж у нас, Клайд, нипочем такому не бывать. Вошел их сын, поглаживая какую-то старую бутылку и заглядывая в ее горлышко. – Это кто семь лет не разговаривал? – Один человек, – сказал отец. Он отколол бумажное сердце. У него болели ноги, варикозные вены. Он уже устал, и теперь самое время выпить кружечку пива, а то и две. – Очень даже многие не разговаривают, – сказал мальчик, все поглаживая бутылку, похоже, старый аптечный пузырек. – Слыхом такого не слыхала, Тим. По крайности, когда люди вместе живут… – Мать больше всего сейчас заботила кастрюля. – Очень даже многие, – сказал Тим. – Разговаривают, но не говорят. – Мистер Умник, а? – Клайд Неплох разобиделся, а почему, и сам не мог бы объяснить. – Ну конечно, где уж мне что-нибудь знать, – ответил сын; бойкий вырос парнишка, родителям за ним не угнаться. – Ну-ну, не дерзи отцу! – сказала мать. Сейчас отец был отвратителен Тиму. Старик, а в шортах! Отвратителен потому, что выставляет всем напоказ свои варикозные вены, пока ходит собирает пожертвования в Сердечный фонд. Отец выпил первую кружку пива, мать только пригубила хересу, и все семейство жевало старое жилистое тушеное мясо, а Тим опять и опять поглаживал аптечный пузырек, который он поставил на стол у своей тарелки. — 187 —
|