|
Сегодня эта книга Д.Марра о жизни П.Уайта даже изучается в школах Австралии Страницы новелл, рассказов Уайта пестрят и бесконечными образами детей. Но это уже – совсем иное… Уайт представляет не символы «кротких сердцем», а настоящих девочек и мальчиков, демонстрируя при этом великолепное постижение детской и подростковой психологии во всей ее непоследовательности, с мгновенными и вроде бы ничем не мотивированными сменами эмоциональных крайностей, а в их словах и жестах показывает проницательно «схваченные» и ненавязчиво переданные неограниченную внутреннюю свободу и естественность, какими отмечены характеры положительных (по Уайту) его персонажей… Это один из самых последних снимков великого австралийского писателя П.Уайта С точки зрения английского критика и литературоведа Д.Стайнера, «сочетание мельчайших подробностей с огромными временными пластами, нервной судороги с толстокожестью, европейской глубины с австралийским размахом – таковы постоянные мотивы Уайта». «Уайт, – пишет Стайнер, – является современным виртуозом гротеска, а виртуозность нередко ведет к нарочитости». Однако почитатели Уайта находят, что произведения его отличаются масштабностью и колоритностью, подкупают величием духа, безграничной уверенностью в человеческих силах, мощной творческой энергией. Умер писатель в Австралии, в Австралии, в Сиднее, в августе 1990 года… Сегодня Патрику Уайту посвящено множество критических статей и исследований. Они вышли и продолжают появляться и у него на родине, и далеко за ее пределами. Его известность перешагнула границы стран английского языка, стала всемирной – и распространилась, наконец, на саму Австралию, которая с заметным опозданием, но все-таки официально признала в своем «блудном сыне» явление национальной культуры… Уайт первым решительно выступил против континентальной австралийской замкнутости и местного уничижительного провинциализма, представив австралийскую трагедию, фарс, наконец, сам австралийский образ жизни и смерти в общечеловеческие трагедию и фарс. Энтузиазм, с которым он искал и находил приметы оскудения австралийского духа и национального характера, убывания души, ставших темной стороной материального процветания (и политического, и культурного изоляционизма), и та беспощадность, бескомпромиссность жестоких художественных обобщений, которая требовалась ему, чтобы довести свои открытия до сведения благополучных соотечественников и всего мира, конечно же, не вписывались в социальный миф о счастливой Австралии, и Австралия не захотела узнавать себя в мифе, сотворенном художником (тем более что о портретном сходстве не могло быть и речи). — 191 —
|