|
Новое слово или расширение значения старого (нередко с полузабвением его первоначального значения) вызывается появлением новой реалии. Например, гибрид — «автомобиль с бензиновым и электромотором». Услышав фразу «Пилот болида потерял управление» (Радио России. 2010. 24 окт.), всякий сообразит, что это сообщение о несчастье на автогонках «Формула-1», а отнюдь не нечто неожиданное на ярком метеоре, как бы подумали 30 лет назад, потому что теперь у слова появилось новое значение: болид – «тип гоночного автомобиля». Сегодняшнее общество перестало соблюдать куда более важные законы, чем традиционно языковые. Публика сейчас намного терпимее к вариативности, чем была, не замечает и не осуждает в отличие от наших предков, ломавших копья по поводу зво?нишь /звони?шь, кто последний /кто крайний, углуби?ть /углу?бить, тапочка /тапочек, внутрь /вовнутрь, свистеть /свистать . Однако непризнание ненорм как явления правильного языка, образованного нормативно и литературно, вредит выразительности, основанной на отклонении от норм[4]. Бывает сложно отличить почти нормы от норм. Здесь и кроется зародыш концепции вариативности норм. Признание двойников одинаково правильными всё же противоречит самому оценочно-рекомендательному существу понятия нормы. Нормативность в аналогах вроде грабить, красть, воровать, тырить растворяется в стилистике, отступая перед напором стремления к выразительности самоутверждения или художественной изобразительности. Особенно усугубляется сложность избрания нормы в рядах полных синонимов, стоящих на грани вариантов-дублетов: лингвистика – языкознание – языковедение; карлик – лилипут; туристический – туристский . Многие авторитеты, правда, утверждают, что стопроцентных синонимов не бывает. Почти нормы наблюдаются в лексике, но бывают и в произношении и написании. Сегодня кажется все называют собачий домик конурой , старое будка доводится слышать лишь от эмигрантов первой волны. Важно поэтому не забыть про неодинаковые механизмы функционирования разных уровней языка, детерминирующие существенные различия в самих процессах нормализации и их результате – в получаемой нормативности. Фонетика и морфология дают больше норм и меньше ненорм, чем синтаксис и лексика. В системообразующем плане нормы и ненормы весьма сходны, отчего так легко взаимодействуют, даже перетекают друг в друга. Этого не скажешь об антинормах, среди которых обретаются явления всех подсистем языка, отчего, строго говоря, они лишь инородные элементы, случайные гости образованного стандарта, пришедшие из глубин языкового океана. — 107 —
|