|
«Меч мой, — говорит в романе Иисус, обращаясь к зелоту Варавве, — это меч правды, а огонь мой — огонь жизни, и никоим образом это не металл и не костер, обращенные в орудие мести. Превыше всего я возношу любовь, и быть ей горнилом, преобразующим человека, и быть ей краеугольным камнем для построения иного мира. Любовь побуждает меня защищать гонимых и бросать вызов деспотам; ради любви к добру я сражаюсь со злом, ибо невозможно любить бедных и не биться за них. Завтра я буду распят, и смерть моя обратится в бурю любви, которая повергнет в прах крепостные стены душегубов, меня распинающих». Эта грань краеугольного камня слишком часто игнорировалась строителями мира, даже в христианскую эпоху, хотя после явления Христа они уже не решались откровенно воспевать насилие, как то делали древние завоеватели. Стало принято говорить, что пролитие крови необходимо для блага народа. И Робеспьер отправлял толпы ни в чем не повинных людей на гильотину во имя «свободы, равенства и братства», а Сталин со своими подручными губил их якобы ради достижения «светлого будущего». Так человечеству приходилось убеждаться, в какую бездну зла ведет отвержение Краеугольного камня. А саддукеи — партия, состоявшая из богатой знати и высшего духовенства, — чего хотели они? Только сохранить статус–кво, уберечь свою власть над душами и телами. Все прочее было для них второстепенным. Проповедь Христа колебала веру в незыблемость существующего порядка. Поэтому они и объединились с Иродом Антипой и Понтием Пилатом. Именно они, саддукеи, судили Иисуса и выдали Его римскому наместнику. Для режима, для господства «сильных мира сего» не имело значения, что Иисус отказывался от насильственных действий. Они–то хорошо понимали, что свободный дух и слово опаснее для них, чем любое оружие. Но власти маскировались под народных радетелей. Кайафа якобы пекся о спасении страны от смуты, а Пилат, этот «великий комедиант», как называет его Отеро Сильва, боясь потерять выгодную должность, демонстративно умыл руки, чтобы снять с себя ответственность за казнь невиновного. Итак, Камень отвергнут. Многократно. И по разным мотивам. Теперь стражи традиций и власти, клерикальные и светские, могут спокойно спать, а зелоты могут по ночам ковать свое оружие. Каждый из них продолжает идти своим путем. Кажется, что в мире ничто не изменилось. Но нет. Конец оказывается началом. В глухую ночь, когда зло торжествует победу, совершается пасхальная мистерия… Здесь повествование евангелистов и писателя, идущего за ними вослед, подходит к таинственной черте, где все внезапно преображается. Тот, кто умер на кресте, идет как Победитель, «смертию смерть поправший». Словно лучи встающего Солнца, которые один за другим озаряют холмы и деревья, вступает в мир радостная весть о Воскресении… — 114 —
|