|
встречается. Предлагали заменить слово "единосущный" не столь категоричными понятиями "подобосущный" или "рав-носущный". Но православные епископы не согласились на это, прекрасно понимая, что против такого определения бессильна любая диалектика ариан. Если другие выражения те могли перетолковать и повернуть в свою сторону, то против слова "единосущный" они были бессильны. Утверждая, что Сын "единосущен" Отцу, православные епископы подчеркивали единство ипостасей Троицы, не заслоняя при этом Их различности. В самом деле, "единосу-щие" обозначало, что Отец и Сын "вместе" или "сразу" являются одной и той же "сущностью", что Сын есть та же самая сущность, что и Отец, а не иная, созданная из ничего Отцом или рожденная из Отчей сущности. Вместе с тем "единосущный" не значит "во всем точно такой же" или "тождественный", что было бы уже уклонением в савелианство Другие изменения, внесенные в символ, были не такими радикальными. Так, вместо "Творца решительно всего" поставили "Творца всего". "Слово Божие" заменили на "Сына Божьего" Фраза о воплощении Сына была расширена словами "сошедшего и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день". Таким образом исключалось понимание воплощения в смысле родовом, то есть в смысле воплощения во многих или даже во всех спасенных. Наконец, полнее была выражена Божественность Слова-Логоса. В результате символ веры, принятый I Вселенским собором, стал звучать так: "Веруем в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисусу Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного отцу, Которым все создано; ради нас, людей, и нашего ради спасения сошедшего, воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего, воскресшего в третий день, вос-шедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Духа Святого". Решения собора означали полную победу православия над ересью, но победу скорее временную, чем окончательную. Провозглашенная здесь при неприкрытой поддержке императора истина была до конца ясна далеко не всем и превышала разумение многих членов собора. Что же можно было ожидать от тех, кто в нем не участвовал? Большинство тогдашних богословов отнеслось к никейскому определению сдержано. Оно в самом деле требовало разъяснений и толкований, а это было возможно только в составе целостной вероу-чительной системы, когда только и мог раскрыться его точный смысл. Слово "единосущный" казалось особенно подозрительным, так как — 269 —
|