|
В ярком свете полной луны белые стены монастыря холодно блестели. Легкие суетливые облачка проносились мимо блистающего лунного лика, причем в облике монастыря от этого появилось что-то зловещее. Лунный свет, ярко отражаясь от множества окон, сиял и, казалось, подмигивал клубящимся тучам. Где-то гулко ухала сова, совсем рядом слышался мягкий шелест волн, накатывающихся на прибрежный песок, одна дальше другой, и вновь уходящих, чтобы уступить место следующим. За монастырскими стенами стояла тишина, все звуки были приглушены, будто даже стены знали, что неподалеку притаилась смерть, стены словно ждали шелеста крыльев ангела смерти. Время от времени слышны были все те звуки, которые всегда живут в старых, старых зданиях, которые ощущают на себе груз столетий. Мыши тихонько скреблись на полированном полу, перебегая с места на место, изредка какая-нибудь из них испуганно пищала. Но само здание молчало, как только умеют молчать старые здания. Затем в часовне пробили часы, звуки разносились по внемлющей им округе. Откуда-то издали доносился стук колес поезда, несущегося по направлению к городу. Брат Арнольд мучился от боли в своей постели. В свете мерцающего огонька свечи он видел сочувственное лицо монастырского врача. Вдруг, так внезапно, что брат Арнольд вздрогнул от неожиданности, врач сказал: «Брат Арнольд, мы очень озабочены тобой, твоим будущим. Некоторые твои мысли столь отличаются от канонических. Похоже, ты убежден, что не важно, во что человек верит, лишь бы верил. Брат Арнольд, на склоне дней твоих, покайся, покайся, проси отпущения грехов. Может быть, мне позвать духовника?» Брат Арнольд посмотрел на него и сказал: «Отец, я удовлетворен прожитою жизнью, я попаду в то место, которое считаю раем, я следую путем своей веры, мне не обязательно во всем слушаться писания. Я считаю, что наша ортодоксальная религия грешит узостью взглядов». Он задохнулся от боли, ему казалось, что в груди у него бушует пожар, что в грудь кто-то забивает железные гвозди, и он подумал о гвоздях, которыми были пробиты руки и ноги Христа, он подумал и о боли от уколов копья стражника, стоявшего возле распятия. «Преподобный отец, — воскликнул Арнольд голосом, полным боли и недоумения, — кто эти люди, собравшиеся у моей постели? А, вот, вижу, это моя мать, она пришла, чтобы призвать меня в Лучший мир, в Лучшую жизнь. Здесь мать, отец и многие мои друзья». Врач вскочил, выбежал за дверь и внезапно забарабанил кулаком по двери соседней кельи. За дверью послышался возглас удивления, и из-за нее появилась бритая голова монаха. — 99 —
|