Психотерапия. Теория и практика

В итоговом анализе случая Фрейд, кроме всего прочего, отмеча­ет рано сложившуюся у пациента идентификацию с матерью, в об­раз которой вкраплена ее болезненность, ипохондричность, а так­же специфический ракурс видения ее в сцене коитуса, в которой он поставил себя на место матери, завидовал ей в ее отношениях с от­цом. Органом, в котором могло проявиться это отождествление с женщиной и пассивно гомосексуальная установка к мужчине, стал анус. Со временем нарушения функции анальной зоны приобрели значение гомосексуальных нежных душевных движений и сохрани­ли это значение во время последующего заболевания. Он заболел, когда органическая болезнь гениталий (гонорея. - Е.С.) разбудила в нем страх кастрации, нанесла смертельный удар его нарциссизму и заставила отказаться от ожидания исключительной благосклон­ности судьбы по отношению к себе. Он заболел, следовательно, бла­годаря нарциссической «несостоятельности».

Применительно к случаю Человека-Волка, по-видимому, оказы­вается уместным замечание Петера Цизе о позитивной роли страха кастрации: «Но если бы, — пишет он, - чтобы избежать страха каст­рации, он отказался от матери как объекта, ему бы пришлось на­править свои либидозные потребности на отца. Следствием этого стала бы гомосексуальная ориентация с логически вытекающей не­обходимостью быть похожим на мать. Тем самым мальчик оказал­ся бы в женской позиции. Он отказался бы от своих мужских ин­стинктивных притязаний и создал ситуацию, равнозначную каст­рации, которой он опасался» [17. -С. 359]. Но точно такая же ин­терпретация может быть применена к случаю Волка, стоит только обратиться к выводам Рут Мак Брюнсвик, где она констатирует у пациента негативный Эдипов комплекс, где, кстати, поводом для обращения к ней были его навязчивые идеи по поводу «испорчен­ного профиля носа». Здесь забота о носе выступает реминисценци­ей старых страхов кастрации или «повреждения» носа-пениса как сомнения в своей мужской идентичности и состоятельности (игра слов уместна еще и потому, что пациент в определенный момент жизни потерял свое миллионное состояние; к тому же он всегда был ипохондричен (как его мать, с которой он сильно идентифицирован) и озабочен состоянием своего здоровья; к тому же он был неверо­ятно скуп (т. е. очень боялся оказаться несостоятельным).

Вернемся, однако, к теории вопроса. По сути дела, сейчас мы пытаемся понять, каким образом возможно конструктивное разрешение Эдипова конфликта, и приходим к признанию неизбежно­сти структурных изменений в психическом аппарате ребенка. Бла­годаря наличию страха кастрации мальчик идентифицируется с отцом (идентификация с агрессором) и, таким образом, отказыва­ясь от него как объекта гомосексуальных влечений, удовлетворяет свои враждебные побуждения. В то же время, используя часть либидозного влечения, он посредством механизма идентификации интроецирует образ отца вместе с исходящими от него ограниче­ниями в свое Я, совершая таким образом шаг в направлении разви­тия Сверх-Я, которое теперь «изнутри» него самого накладывает запрет на инцестуозные чувства к матери. Последние, десексуализируясь, возвращаются в форме сыновней нежности.