|
Я написал Лэйнгу, и мы встретились. А в то время я уже сам был автором работы, которую доложил в Институте Фрейда. В ней я высказал некоторые из своих идей. И Ронни попросил меня пойти в его группу и доложить эту работу там. Мы очень понравились друг другу: наши мысли были очень сходны. Я присоединился к его группе, и мы много разговаривали и работали. Я занялся так называемыми шизофреническими семьями. Мне кажется, я получил от Ронни не столько интеллектуальное осмысление, — поскольку уже приобрел это из работ по экзистенциализму и американских статей, которые стали источником его вдохновения, — сколько его энергетику. Он был готов хвататься за что угодно. Но я покинул группу, потому что мне стало ясно: в этой группе есть и лидер, гуру, и спутники (если можно так сказать), вращающиеся вокруг него. По крайней мере, мне так казалось. Я по природе своей не могу быть спутником. Так что я ушел. Наверное, я тот человек, который должен работать по-своему. И еще я чувствовал, что должен работать индивидуально, а не с семьями. Я хотел получить знания и опыт из работы с семьями, но не хотел делать на этом карьеру. Итак, на чем мы остановились? В то время я работал в больнице Кассел, в Ричмонде. Там находилась терапевтическая община, что дало мне очень большой опыт — я тогда относился к ней, как к довольно трудному месту. Мы находились в самом центре событий. Думаю, я многое почерпнул там, но, конечно, ориентация в общине была далека от моей. В основном они занимались краткосрочной терапией, делая упор на технические приемы и короткую терапию, когда терапевт предписывает, как клиенту поступать, еще до того как последний начнет что-то делать. Я не верю в подобный подход. Все больше и больше я приходил к мысли: то, что возникает между терапевтом и пациентом, само по себе уникально, и техники для создания данного явления не существует. И каждый должен понять, что значит — как и в обыденной жизни — быть вместе с человеком, и это полностью отличается от того, что происходит в большей части современных психотерапевтических подходов, даже в психоаналитической области, не говоря уже о когнитивном подходе. Прямо перед вашим приходом я проводил супервизию. И понял: трудности возникают у меня, даже когда я формулирую, что делаю. Говоря “провожу супервизию”, я чувствую: что-то не так, как будто я именно провожу супервизию, а не просто сижу и беседую с человеком. Несколько минут назад я был не очень точен, рассказывая о “пациентах”. У меня нет подходящего слова: “клиент” не лучше, но можно просто сказать — “человек”. Нужно уметь говорить о том, что делаешь. А я не нашел способа говорить об отношениях или о том, какими они, на мой взгляд, должны быть. — 80 —
|