|
— И затем... позже.... — Я стал школьным учителем. После армии я поступил в Кембридж на кафедру современных языков (языки до сих пор остаются одним из моих увлечений). Я получил диплом специалиста по немецкому языку, а потом произошла еще одна интересная история, наложившая отпечаток на мою раннюю юность. Когда я впервые поехал в Германию, в начале 1950-х, когда там еще были заметны разрушительные последствия войны, в Гамбурге я очень сблизился с одной семьей. Их отец погиб на русском фронте, и я переживал очень серьезные чувства, связанные с жизнью в культурной среде врага. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что опыт жизни среди человеческой боли и страданий, когда я оказался как бы частью истории, оказался очень важным для меня. Я решил стать учителем, потому что любил людей, и думал, что обучение немецкому и французскому станет для меня неплохим занятием. Мне казалось, очень важно следовать своим собственным чувствам в выборе профессии. Я боролся с идеей “Действительно ли быть священником — мое призвание?” и твердо решил, что это не то, что хочет от меня Господь, и преподавание будет наилучшим выбором. Прямой ответ на Ваш вопрос, как же я занялся консультированием и психотерапией, заключается в моем опыте школьного учителя. Я устроился учителем в независимую школу, которая, в сущности, была интернатом, и, как в большинстве таких школ, там находилось очень много несчастных молодых людей. И хотя мне платили деньги за обучение шестиклассников немецкому и французскому, я проводил много времени, делая еще кое-что. Сейчас я назвал бы это неформальным, любительским консультированием. Со временем мне пришлось принять достаточно драматическое решение. Поскольку, мне кажется, все понимали, что я хороший учитель, у меня была масса предложений — стать главой отделения, заняться руководством и т.д. Но я все больше вовлекался в другую деятельность, посвящая ей очень много времени, и самое важное произошло, когда (я думаю, что к этому времени уже преподавал около четырех лет) я старался помочь одному семнадцатилетнему парню, у которого были очень серьезные психические нарушения. Сейчас я понимаю, что иногда его состояние становилось психотическим. Я встречался с этим парнем, в глубине души не питая никакой надежды, и был очень взволнован и встревожен, хотя консультировался с коллегами в школе, а также со школьным врачом, испытывал за него беспокойство. Так я решил связаться с Джорджем Ливардом, о котором кое-что слышал прежде. Он организовал терапевтическую общину, хотя сам ее никогда так не называл. Джордж Ливард говорил, что просто гостеприимен, особенно с молодыми людьми, которые уже ранее получали различные виды помощи и дошли до состояния крайнего отчаяния. Я знал о его работе, особенно с группами 16—20-летних. И я позвонил ему в Финчден Мэнор, где он принимал молодых людей, и рассказал о моей ситуации. Если коротко, он предложил: “Почему бы вам не навестить меня на эти выходные?” И я его навестил. Мы говорили о конкретной ситуации и о конкретном молодом человеке. В конце он просто предложил: “Что ж, можете приезжать сюда, когда захотите, мы будем очень рады, но вы ведь уже точно знаете, что вы психотерапевт, не так ли?” — 46 —
|