Но как известно, черви и змеи лучше всех чувствуют реальность и ближе всех находятся к матери-земле, и им присуща естественная простота существования: жертва для еды и никаких угрызений совести, никаких надежд на лучшее, никаких желаний и надежд на совершенствование, никаких парений над полем человеческого существования. Теряющие надежды, может, и более скептичны, но им присуща мудрость простоты и ясность понимания жизни. И может быть, не было бы Надежд — не было бы даже ни одного первого вскрика человеческого младенца. Но когда умирают Надежды, всегда думаешь: «Лучше бы Надежды не рождались, и может быть, ползущие и имеют соль жизни». Я не верю воплям проклинающих Надежды. Они надеются на отмщение. Поверь тишине. Когда умирают Надежды, приходит великое смирение. Кргда умирают Надежды, приходит ясность. Когда умирают Надежды, ты стряхиваешь пыль со своего плаща, и эта пыль и называется Надеждой. И именно в этот момент рождается ясность без мечтаний, без иллюзий, без желаний воплощений. Где ты можешь увидеть это состояние? Это состояние ты можешь увидеть в глазах умирающего, не кричащего, но смирившегося; это ты можешь увидеть в глазах ребенка, когда он всеми покинут и понимает, что никто уже больше не вернется; это ты можешь увидеть в бесцветных глазах старца, у которого все друзья уже умерли, и дети уже живут в других мирах, и уже никто не постучится в дверь; это ты можешь увидеть в глазах замерзающего волка; это ты можешь увидеть в глазах любого живого существа, которое потеряло Надежду. Когда я прочитал этот текст, мне стало грустно: гимн получился траурным. Но ведь не все гимны должны быть в стиле марша Мендельсона. Часто в мелодии похоронного марша мы слышим больше истинности, чем в жизнеутверждающей какофонии звуков попсовой музыки. 484 Приходит время, когда ты чувствуешь усталость от самого сокровенного в жизни: от добрых слов, соучастия и даже глаз, наполненных любовью и пониманием; вместилище души твоей полно, пора опустошаться — в одиночестве, в страдании, в смерти. Мы не замечаем свою Смерть и свое Одиночество потому, что они огромны. Базовый конфликт людей тройственен — противоречия в видении, объяснении и оценке реальности. Мудрость в старости похожа на небо после летней грозы — все уже отгремело, отшумело, отблестело, все текучее рассеялось, обнажив бездонную синеву вечного неба в пронзительной тишине сущностной ясности. Вначале жизнь кажется огромной, когда мы ходим под столом, дальше наблюдается тенденция к уменьшению и уничижению, пока мы не становимся знающими, что она и вправду казалась огромной, как глаза стрекозы, пока мы в них вглядываемся. — 405 —
|