|
Спустя некоторое время после моего визита Монике произвели еще одну операцию, в ходе которой был имплантирован искусственный пищевод, соединяющий рот с желудком (colonic substernal anastomosis), и была закрыта фистула, так что с этого времени ребенка можно было кормить через рот. На мои вопросы о поведении Моники с незнакомыми людьми до операции доктор Энджел написал мне, что насколько помнит он и сестринский персонал, покачивания головой не было. Когда же после вышеописанной операции ребенка начали кормить через рот, по Утверждению няни, постепенно появилось покачивание головой в знак отказа'. Кроме того, через несколько недель после операции покачивание головой наблюдалось как реакция на персонал больницы, который ассоциировался с неприятными для ребенка переживаниями. Письмо доктора Энджела от 20 июля 1954 года. 53 Психоаналитические соображения, навеянные материалом данного случая Уникальность случая Моники очевидна. Он дает квазиэкспериментальное подтверждение гипотез Фрейда относительно оральной фазы и служит яркой иллюстрацией генетического подхода. Кроме того, данный случай высвечивает роль, которую играет рот в онтогенезе коммуникации — так сказать, методом исключения, поскольку в случае Моники функция удовольствия рта была отделена от функции выживания, обеспечиваемого питанием, и, следовательно, также от объектных отношений. Ранее мы выдвинули два положения: 1) возникновение человеческой коммуникации основывается на том, что рот является органом, который используется как для поглощения пищи, так и для речи; 2) покачивание головой депривированного младенца в знак отказа является регрессией к паттернам поведения, связанным с кормлением через рот. В случае Моники кормления грудью или регулярного получения пищи через рот не было на протяжении первых двадцати месяцев жизни. В этот период кормление осуществлялось с помощью воронки через желудочную фистулу на животе; и, как можно увидеть в фильмах, Моника вела себя по отношению к воронке так, как нормальный ребенок ведет себя по отношению к груди или к бутылке, — прикасаясь к ней, исследуя ее, лаская ее своими руками во время кормления и отталкивая ее, когда она ее отвергала. Похожее движение руки она использовала, когда отвергла мое приближение. По всей видимости, использование головы для семантических жестов не было приобретено этой двухлетней девочкой, потому что оральный опыт был оторван от принятия пищи, то есть от анаклшпической ситуации, и, следовательно, от объектных отношений. Соответственно, паттерны поведения этого ребенка, которые использовались ею в объектных отношениях, имели совершенно иную природу. Она отвергала контакт, отворачиваясь от нежеланного наблюдателя, таким образом исключая его из своего зрительного восприятия. Если это не приводило к результатам, она использовала поведение, которому научилась при кормлении через брюшную стенку: она отстранялась, отмахивалась рукой. Это нечто, чего нормальный ребенок, кормится ли он у груди или сосет бутылочку, обычно не делает, потому что голову, а с ней и рот, можно оторвать от соска; Монике пришлось бы оторвать брюшную стенку от воронки. Этого она сделать не могла; но она могла оттолкнуть воронку своей рукой — и она попыталась сделать то же самое с нежеланным наблюдателем. Наконец, когда эти методы оказались безуспешными, Моника закрыла глаза и погрузилась в сон. Мы не знаем, могла она или нет видеть во сне сновидения. Пожалуй, стоит отметить, что в двадцать один месяц, в возрасте, в котором я ее увидел, Моника не приобрела речь в какой-либо форме. Это согласуется с нашим утверждением о решающей роли оральной зоны — 48 —
|