|
Орфей, вероятно, был реальным человеком, певцом, пророком и учителем, который был замучен, и чья могила стала часовней. Неудивительно, что ранняя христианская церковь видела в Орфее прототип Христа. Обе религии вносили в поздний эллинский мир возможность будущей божественной жизни [29]. Орфей отличается от Христа тем, что продолжает связь с древними тайными религиями, которые «обращались с символами, связанными с богочеловеческим и андрогинным персонажем, который предположительно имел глубокое понимание животного и растительного мира». [30] И таким образом эта традиция предвидела то, что мы описали как философскую алхимию и доктрину lumen naturae. Но она также отражает трансцендентную природу поздней христианской мистерии, утверждающую возможность обретения бессмертия, которую я собираюсь описать детально. Именно из-за легкости, с которой некоторые анализируемые могут принимать дохристианские и восточные религиозные формы верований, мы, аналитики, имеем слишком оптимистический взгляд на способность современного человека обнаруживать подходящие сны или фантазии с образами божеств и не учитываем только слабую способность понимать и далее использовать эти образы для сознательной интеграции. Этот оптимизм никак не оправдан. Когда образ Бога определенно мужской и единственный, т.е. монотеистический, мы не должны рассматривать его как некоторый любимый мифологический образ. Вместо этого он может оказаться таким устрашающим, как гностический Абракас, или Сатана — фигуры, которые предполагают преследование или обструкцию, и, если они приняты в этом облике, могут толкать своих жертв в полную встречу с тенью. Чтобы проиллюстрировать, что я имею в виду под «тенью» в религиозном смысле, я напомню сон женщины, которая пришла в церковь, полную огромного темного враждебного присутствия, которое, как она подумала, относилось к Богу, но очень сильно отличалось от благосклонного покровительства Бога ее детских верований. Она прошла дальше в церковь и очень удивилась, когда это присутствие обернулось очень просто появлением непривлекательного материалиста-бизнесмена. Она распознала его как теневую сторону своего прежнего идеализма, и последующее обсуждение позволило ей признать ее собственный материализм, основанный на необходимости финансовой поддержки. Это осознание могло прийти только после ревизии всей ее религиозной позиции, с тем чтобы установить ее новым способом. Истинное спасение заключается в нашей способности гуманизировать эту негативную часть священного образа Бога. В соответствии с этим процессом позже может проявиться исцеляющая сила фемининного с ее политеистической окраской, трансформируя деструктивный гнев в исцеляющее и излучающее любовь единство. Таков был опыт Данте, чей поход в «Божественной комедии» является религиозной инициацией такого типа. — 21 —
|