|
Психология моей пациентки иллюстрируется этим символизмом очень хорошо. Внутри структуры ее семейного паттерна она правильно считала себя гуманитарием в лучшем смысле этого слова и научилась понимать непреходящую ценность этого образа семнадцатого века как современной формы Антропоса, «социума», воплощающего союз «общества» и «структуры» в смысле Виктора Тюрнера. «Левиафан» — это основной образ человеческого сообщества, из которого мы все происходим, и в соответствии с которым мы все функционировали до недавнего времени. Однако сегодня мы все чаще не имеем такого объединяющего образа, посредством которого просвещенное правительство могло бы нейтрализовать и контролировать эксцессы религиозного рвения или власти военных. Именно из-за нашего недовольства технократией, когда экуменические религиозные группы функционируют автономно и попеременно возглавляют правительственный контроль над вооруженными силами, Юнг никогда не уставал повторять, что если государство составлено из людей, пойманных в ловушку культурной традиции своих отцов, то оно превращается в коллективного монстра [12]. Действительно, Антропос всегда имел чудовищный аспект. И поскольку у нас больше нет тенденции видеть его таким, каким он в действительности является, то здесь очень важно понять разницу между этой его темной стороной и направленностью на процветание индивидуальности. Антропос — не только персидский маздаистский гностический образ. В раннехристианские времена он известен также как Сын Человеческий. Так он представляется нам в более ассимилируемой форме для нашей культуры [13]. Однако, как архетипический образ, его воображаемая сила может легко ослеплять нас, не давая увидеть его действительного значения. Его очень трудно увидеть объективно, т.к. это образ нас самих в нашей запутанности — объединенный контейнер всех противоположных и множественных человеческих качеств и потенциалов, всегда витающих в воздухе. Непросто ухватить настоящую истину, утверждаемую в картине Гоббса «Левиафан». Вначале вы видите только человеческий образ, контур его тела, руки и очень реалистически изображенную голову с королевской короной, которая, как мы могли бы сказать, представляет королевскую мощь — контролировать и удерживать вместе противоположные силы мирской (армия) и духовной (церковь) власти. Но подпись к «Левиафану» ясно подчеркивает коллективную природу образа: «Материя, форма, власть благосостояния экклезиастического и гражданского». Так что авторитет именно всего народа, а не одного человека или группы, составляет истиннее тело социального общества. Нельзя забывать подлинное значение эт iro образа: он говорит нам о том, что человек и индивидуален, и коллективен, т.е. является одновременно и цельным, и множественным. И при всей своей множественности он ощущает себя частью культурного целого, что предполагает самые широкие границы человеческой способности к социальному восприятию. — 12 —
|