|
При рассмотрении с этой исходной позиции индивидуум и на самом деле приобретает исчезающе малое значение: попытайся же кто-нибудь утверждать обратное, он тут же окажется в незавидном положении из-за слабости своих аргументов. Если он воспринимает значимыми самого себя, членов своей семьи или знакомых, то это может говорить лишь о несколько странной субъективности его восприятия. Ибо что значат несколько человек уже по сравнению с десятью тысячами, с сотнями тысяч или даже с миллионом? В связи с этим мне приходит на ум аргумент одного моего друга, склонного к размышлениям, с которым я однажды оказался в толпе, насчитывавшей десятки тысяч человек. Он вдруг сказал, обернувшись ко мне: «А ведь это, собственно говоря, самый убедительный аргумент против веры в бессмертие: они все хотят стать бессмертными!» Чем больше толпа, тем «ничтожнее» каждый человек в ней. Но если один человек, охваченный чувством собственной ничтожности и тленности, утратит смысл своей жизни — а он ни в коем случае 'не исчерпывается понятием общественного благополучия и высокого уровня жизни, — то он попадет на путь, ведущий к государственному рабству, помимо своей воли прокладывая этот путь. Кто устремлен лишь вовне и верит лишь в большие числа, тот лишается средств самозащиты от свидетельств своих органов чувств и от собственного разума. Но именно этим и занимается весь мир: люди очарованы и одержимы стандартизованными истинами и большими числами, и их на самом деле приучают к мысли о ничтожности и бессилии отдельной личности, не представляющей в своем лице или не персонифицирующей никакой массовой организации. Наоборот, каждая отдельная личность, которая становится заметной на сцене этого Настоящее и будущее 187 мира и голосу которой внемлют достаточно широкие круги, выступает для некритичной публики носителем интересов определенного общественного движения или представителем общественного мнения, и, исходя из этого, будет либо принята, либо отвергнута. Поскольку при этом обычно преобладает массовая суггестия', то остается неясным, является ли выступление этого человека его собственным поступком, за который он несет личную ответственность, или же он предстает всего лишь в качестве мегафона общественного мнения. Вполне естественно, что при таких условиях будет постепенно возрастать ненадежность индивидуального суждения и—в силу этого — по мере возможности коллективизироваться ответственность, то есть она будет отниматься у отдельного человека и приписываться юридическому лицу. Тем самым индивидуум все более и более превращается в функцию общества, которое, в свою очередь, принимает на себя функции реального носителя жизни, оставаясь при этом всего-навсего идеей, например идеей государства. И человек, и общество гипостазируются, то есть становятся самостоятельными. И государство превращается в результате в якобы живущую личность, от которой всего можно ожидать. На самом же деле оно представляет собой лишь камуфляж тех индивидуумов, которые умеют им манипулировать. Тем самым первоначальная традиция правового государства деградирует до первобытной формы организации общества — до коммунизма первобытного племени, подчиненного автократии своего вождя или олигархии. — 135 —
|