Конфессии, являя собой черты компромисса со светской жизнью, чувствуют себя в соответствии с этим обязанными постоянно модифицировать свои учения, воззрения и обычаи и в результате лишаются своей глубины настолько, что их собственно религиозная эссенция — живое отношение к их внезапному предмету почитания и непосредственное взаимодействие с ним — отступает на задний план. Конфессиональная точка зрения соизмеряет ценность и значение субъективного религиозного отношения в соответствии с мерками традиционного учения. Если же оно выражено слабее (например, в протестантизме), то когда кто-нибудь начинает апеллировать к непосредственному волеизъявлению Бога, его обвиняют в лучшем случае в пиетизме, сектантстве, экзальтированности и в других подобных вещах. Как правило, конфессия является государственной церковью или, по крайней мере, представляет собой общественный институт, к которому относятся не только истинно верующие, но и — так сказать, по привычке — большое количество людей, которых и не охарактеризуешь иначе как религиозно индифферентными. И здесь становится наиболее очевидным различие между конфессией и религией. 190 К. Г. ЮНГ Следовательно, принадлежность к конфессии является в наше время фактом не религиозным, а социальным и в силу этого не привносит ничего нового для упрочения индивидуума. А оно зависит исключительно от отношения индивидуума к немирской инстанции, причем критерием является не лицемерное признание веры, но такой психологический факт, что жизнь индивидуума на самом деле определяется не только его Я и образом своего Я или социальными детерминантами, но и (по крайней мере, в не меньшей степени) трансцендентным авторитетом. И не этические заповеди, по-прежнему возвышенные, или вероучения, по-прежнему ортодоксальные, обеспечивают автономность и свободу индивидуума, а единственно и исключительно его эмпиритическое сознание, то есть недвусмысленный опыт неповторимо личностного обоюдостороннего взаимоотношения между человеком и внеземной инстанцией, которая выступает мерилом «мира и его разумности». Эта формулировка вряд ли придется по вкусу тем, кто чувствует себя единицей толпы или исповедует коллективную веру. Для массового человека высшим мерилом мышления и действий, в духе которого его учили и в соответствии с которым индивидууму оставляется столько прав на существование, сколько необходимо для исполнения им своей государственной функции, является государственная целесообразность. Религиозный же человек, признавая моральные и фактические претензии государства, все же следует убеждению, что не только человек, но и стоящее над ним государство подчинено владычеству Бога, и в спорном случае высшее решение остается за Ним, а не за государственной целесообразностью. Поскольку я не хочу выражать никаких метафизических суждений, я оставляю в покое вопрос о том, является ли «свет», то есть внешний мир человека, а вместе с ним и природа вообще, противоположностью Богу. Я хочу лишь указать на тот факт, что психологическое противоречие между обеими сферами опыта не только было отражено еще в Новом завете, но и проявляется до сих пор в наиболее явной форме в виде негативной ус- — 137 —
|