|
Г-жа С. происходила из южноамериканской католической семьи, получила образование в строго католической школе у монахинь. Там ей вдолбили, что сексуальность — не для удовольствия, а для деторождения. Из-за подобной «науки», даже став взрослой женщиной, она не могла пользоваться контрацептивами. Семейная легенда о том, что родители полюбили друг друга с первого взгляда и с тех пор жили исключительно счастливо, тоже оказала свое воздействие. В фантазии маленькой девочки их сексуальная жизнь началась после брака, в котором они и зачали четверых детей. Мать твердила ей, что они хотели, чтобы дети увенчали их счастье. Г-жа С. была младшей и единственной девочкой, и ее тело подвергалось строжайшему материнскому контролю. Когда она была грудной, ее кормили строго по часам, а не по ее потребностям, приучение к горшку тоже было очень жестким, навязывалось ребенку. Она была угрюмой, непокорной девочкой, пока ее рассерженные родители не пригрозили, в конце концов, отослать ее в интернат. С тех пор она сделалась шелковой. Часть своего гнева ей удавалось выражать, приводя свою комнату в ужасный беспорядок. Отец сердился на это поведение, которое мы поняли во время анализа как провокацию виноватой девочки, желавшей, чтобы отец наказал ее за вытесненный гнев. Однако многочисленные служанки быстро все убирали перед его приходом, так что бессознательное желание наказания вечно поддерживалось, но никогда не осуществлялось. Беспорядок в комнате был для г-жи С. символом беспорядка в ее сознании, где должны были находиться только мысли ее матери и не было места для собственных мыслей, которые приходилось отщеплять и вытеснять. Мать г-жи С. продолжала контролировать тело и внешний вид дочери, одевая ее так, как считала нужным, и забивая ей голову строжайшими правилами поведения. А вот к началу месячных она дочь не подготовила. Первая менструация стала шоком для девочки, чем-то грязным и постыдным, словно она снова не смогла проконтролировать свой сфинктер, как это случалось с ней в детстве в постели. В пубертате ее тело развилось гораздо раньше, чем у подруг. Увеличивающиеся груди, чей рост она не могла контролировать, и появление вторичных половых признаков развивающегося тела заставляли ее стыдиться. Она прятала их; она не носила купального костюма, а находясь на пляже с семьей по выходным — заворачивалась в полотенце. Она стала упрямо молчаливой с матерью, чтобы не дать выплеснуться своему гневу и не позволить проникнуть в себя словам матери. Она стала плохо учиться и ее образ Собственного Я стал скверным во всех отношениях. Возрождение сексуальности (на этот раз во взрослом теле), которое обусловил пубертат, предоставило г-же С. альтернативный способ восстановить самооценку — ее ценность отражалась в глазах настойчивого поклонника, не дававшего ей прохода. Через него она смогла увидеть себя как красивую девушку, а не грязную девчонку, которой она ощущала себя. Так как она была неспособна сама думать за себя, а католическое воспитание не позволяло ей предохраняться, то она ответила взаимностью на страсть молодого человека, ни о чем не задумываясь и не осознавая риска, которому подвергается. Бессознательно она ожидала, что взрослым будет он и возьмет на себя ответственность за нее и ее тело, как это всегда делала ее мать. Беременность и последовавший аборт повергли ее в отчаяние, так как она ожидала, что он будет любить ее так, как ей говорили, отец любил ее мать, и они заживут счастливо, как гласила семейная сказка. Сексуальная страсть дозволялась только при условии романтической любви. — 72 —
|