|
Другие женщины относятся к плоду как к части собственного тела, без которой легко можно обойтись. Их сознательное желание забеременеть вовсе не имеет своей конечной целью материнство. Беременность для них может быть бессознательным средством подтверждения женской сексуальной идентичности или взрослости, физической зрелости. Плод представлен в фантазиях, сновидениях или реальности не как ребенок, а, скорее, как аспект плохого Собственного Я или как плохой внутренний объект, который следует изгнать. Анализ таких пациенток открывает нам их раннедетские отношения с матерью: они до предела заполнены фрустрацией, гневом, разочарованием и виной. Утрата плода в результате выкидыша или аборта для них, скорее, облегчение, а не потеря. Внутри них словно продолжает сидеть плохая мать и не разрешает своей дочери самой стать матерью. Возможно, что бессознательная тревога беременной, связанная с фантазией о плоде как представителе плохих и опасных аспектов ее Собственного Я и ее партнера, вносит вклад в стимуляцию изгоняющих движений матки, которые и приводят к выкидышу. Аналитик в этих случаях воспринимается при переносе как злонамеренная внутренняя мать. Анализ этих аспектов душевной жизни может помочь женщине сохранить беременность и стать матерью. Главенствующая установка Фрейда на материнство состояла в том, что первенец для матери служит продолжению ее нарциссизма; таким образом, ее амбивалентность к живому ребенку получает позитивное разрешение. Ребенок становится любимым и желанным. Любовь к ребенку вызывает у нее вину за негативные к нему чувства и желание эту вину загладить. Однако Фрейд также признавал материнскую амбивалентность и то, что матери трудно иметь выжившего, но нежеланного ребенка. «Как много матерей, нежно любящих своих детей, даже, может, чересчур нежно, неохотно зачали их и хотели иногда, чтобы живое существо внутри них не развивалось бы дальше?» (Фрейд, 1916—1917). Клинический опыт заставляет нас признать, что амбивалентность, скрытая или явная, присутствует во всех отношениях ребенок-родитель и во многом зависит от отношений между самими биологическими родителями и их установкой на будущего ребенка. Библейский миф о Моисее, греческий миф об Эдипе и кельтская легенда о Мерлине — детях, выброшенных родителями после рождения, показывают нам универсальность этой темы. Клинический опыт подтверждает также универсальность искушения быть физически или эмоционально жестоким к беспомощному, требовательному младенцу или трудному, растущему ребенку. На эту универсальную родительскую дилемму могут пролить яркий свет наши чувства контрпереноса, возникающие, когда поведение пациента противоречит нашим личным нормам нравственности. В подобных обстоятельствах, особенно с перверсными пациентами или садистами, аналитику особенно трудно удерживаться на позиции нейтральности. Аналитику приходится отслеживать свою позицию, чтобы противостоять искушению принять на себя роль родителя-судьи, который устанавливает моральные нормы для упорствующего ребенка. — 68 —
|