|
Сперва г-жа С. была так же молчалива со мной, как с матерью и мужем. Моя интерпретация, что она не может позволить мне проникнуть в ее сознание, как мужу — в ее тело, помогла ей заговорить. Она утешала себя за стыд и унижение от того, что раскрывает передо мной свои мысли, напоминая себе, что платит мне за анализ. Таким образом, при переносе я стала одной из служанок, которым в ее детстве платили, чтобы они убирали ее комнату. Она заговорила о своем стыде за то, что ее тело осквернено добрачными абортами, после того как ее сновидения открыли нам ее страх: муж бросит ее, как угрожали сделать родители в детстве. И это тоже было бы наказанием, так как она любила мужа и чувствовала себя зависимой от него. Когда этот материал был проработан, депрессия г-жи С. стала спадать, и они с мужем принялись отделывать свою спальню (до той поры это дело было брошено на полдороге). Тем не менее, сновидения продолжали раскрывать ее вину за то, что ее жизнь улучшилась, и ее постоянную потребность в наказании. Они обнажали и ее тревогу о том, что, возможно, им с мужем придется переехать в Европу, а это прервет ее анализ. Одно сновидение отразило и ее взросление в процессе анализа, и ее страх, что наступит регресс, если придется прерваться. Ей приснилось, что ее новую мебель увозят в ее старую комнату в доме родителей. Она боялась, что если вернется обратно с свою страну, ловушка родительского дома опять захлопнется и не отпустит ее строить собственную жизнь с мужем. Она боялась, что депрессивные мысли матери о женской жизни и ее гнев против мужчин снова начнут управлять ее рассудком. Однако она считала, что повзрослела за время анализа, и может теперь жить своим умом, а не матушкиным. Она чувствовала себя виноватой за то, что стала гораздо счастливей, несмотря на то, что знает теперь о глубокой депрессии матери. Г-жа С. признала, что они стали гораздо ближе с мужем и что она отходит от образца своих отношений с матерью, где она всегда чувствовала себя зависимым ребенком. Это продвижение отразилось на переносе — она начала говорить со мной по-английски, а не на родном языке, как мы говорили с ней до того. Тем самым, ее чувства и мысли получали выражение на новом языке, который она делила со мной, а не с матерью. Теперь, кроме конфликтной идентификации со слабой и депрессивной матерью у нее появилась возможность идентифицироваться со мной, какой она меня видела,— уверенной и независимой женщиной. Г-жа С. снова почувствовала сексуальное влечение к мужу и на этот раз позволила себе подумать о необходимости контрацепции. Она сходила к гинекологу. Однако ее старый страх потери контроля над телом примешивался к ее сексуальности, и она опять не смогла позволить партнеру интромиссию. Было похоже, что ее взрослое Собственное Я опять подвергается атакам зависимого Собственного Я, которое наказывали за утерю контроля над сфинктером. Г-жа С. вспомнила, что ей случалось в детстве испачкать постель (о чем я уже говорила выше), но служанки помогали ей избежать наказания, которому родители непременно бы ее подвергли. В таком виде у взрослого человека ожили детские трудности контроля над сфинктером. В этот момент муж г-жи С. получил назначение в Европу. Это прерывало курс лечения, но г-жа С, подумав о своем положении и о том, что она теряет, решила для продолжения анализа остаться одна в Лондоне еще на несколько месяцев. Она боялась жить одна в квартире, но, несмотря на это, не прекращала нашей совместной работы, а к мужу ездила по выходным. — 74 —
|