|
Но нашли их и вездесущие чекисты. И отправились несчастные в странствия по тюрьмам и лагерям необозримой большевистской империи. После смерти Сталина освободили, поселили в районе города Джамбула (недалеко от Алма-Аты). Обе работали, жили относительно неплохо. Хуже всего было дочери: никто якобы не брал замуж, узнав, что она батькина дочка. Но один то ли женился, то ли стал сожителем. Этим зятем Нестора Махно и был мой случайный собеседник. Говорил[11], что опасается: вдруг убьют его тещу и жену, как убили когда-то Петлюру, Бандеру и других. —Не расстраивайтесь, — сказал я. — Вы еще доживете до того времени, когда к прошлому будут относиться более спокойно, чем ныне, хотя оправдывать какие-то аморальные стороны деятельности тех или иных исторических личностей не станут. И такое время наступило. Запретный плод сладок; коли долго запрещали интересоваться чем-то, то люди к этому тянутся. Анархисты бывают разные: лично я симпатизирую немногим — в первую очередь П. Кропоткину. Я надеюсь, что из множества анархистских лидеров прошлого нынешние анархисты выберут для подражания не хулиганов, авантюристов и бандитов, а достойных людей. Если я не ошибаюсь, то ныне анархистское движение на Западе почти сошло на нет с политической арены. Оно пережиток, отголосок инфантильного взгляда на жизнь, оторванное от реальности. Цели анархизма прекрасны, но как их достичь, и одновременно не совершить непоправимых ошибок? Неужто в России, пережившей все мыслимые и немыслимые революционные эксперименты и зашедшей в результате их в тупик, будут по-прежнему популярны теории, давным-давно показавшие свою умозрительность и бесперспективность? Не нужно нашему народу выбирать себе для подражания то, от чего отказались народы, живущие хорошо. Пойдем лучше уже апробированным путем, а там, глядишь, и поэкспериментируем, но это будет потом, нескоро. К счастью, мир меняется на глазах, наступает примирение бывших противников, люди начинают понимать, что противостояние ни к чему не приводит, сегодня победил ты, а завтра тебя. Не нации должны бороться друг с другом, а, объединившись, они должны бороться за свободу и демократию — единственное, за что стоит по-настоящему бороться. Я часто думаю об этом, получая сведения о том, как развиваются события в тех или иных регионах, где бурлят мощные национально-демократические бури. Пристально вглядываюсь и в то, что происходит в Западной Украине. И вот почему. В 1946 году я пошел в первый класс и случилось это в тогдашнем Станиславе (ныне Ивано-Франковске). В этом городе располагался военный завод по ремонту самолетов, мой отец был его главным инженером. Мы жили в большой квартире, в которой вместе с нами всегда находился солдат, охранявший нашу семью. В школу нередко возили меня на машине: вокруг было неспокойно, шла война с бандеровцами. Ходили слухи один страшнее другого: в частности, что молодые бандеровки охотились за детьми военнослужащих, били их, выкачивали кровь и уносили ее в лесные бандеровские лазареты. По воскресеньям на центральную площадь приезжали машины НКВД и выбрасывали трупы неопознанных бандеровцев, чтобы их забрали родственники. Тут же продавали много красивых вещей и драгоценности. Каких только сервизов не было! А книги, часы... Местные жители это не покупали — у самих было навалом. Иногда эти вещи местные жительницы носили по офицерским квартирам: купите, пани офицеровы. — 144 —
|