|
Вот как описывает свои переживания во время лихорадочного бреда больной проф. Гиляровского, перенесший сыпной тиф: «… Мне начинает казаться, что за дверями собрались все мои родственники, что уже пришли священники, и все готово к панихиде, и только ждут моей смерти. С отчетливейшей ясностью я различаю голоса и плач моих родных, моей жены. Я начинаю кричать, звать по именам, требовать, чтобы они пришли, но никого нет. Между тем сердце работает все слабее и слабее. И в это время у меня является новая мысль: оказывается, меня в больнице умышленно уморили и хотят это скрыть. Тогда я начинаю звать жену… Поразительно ясно слышу ее плач и голос и в то же время слышу, что у двери происходит борьба, и что мою жену не пускают в комнату. Начинаю кричать изо всех сил, стучу кулаками о стену и кровать… Между тем я слышу панихидное пение и плач за дверями. Слышу, как идут мои родственники и разговаривают между собой о том, какой я был хороший человек, как жалко, что я так рано умер, что мог бы еще долго пожить, что-то теперь моя жена будет делать одна с двумя детьми и т. п. Пробую пульс — пульса нет. Ага, значит я умер… Здесь на кровати лежу уже не я, а кто-то другой, в кого я переселился. Тоска… Вдруг является мысль: надо бежать, авось удастся уйти от этой непроходимой тоски. Соскакиваю с кровати. Бегу по комнате. Выбегаю в коридор… Слышу за собой погоню, крики «держи». Бегут навстречу. Начинаю метаться в разные стороны… Окружен со всех сторон. И тут только у меня как бы открываются глаза: да ведь это, оказывается, все переодетые члены чрезвычайной следственной комиссии, которым поручено во что бы то ни стало меня арестовать… Меня подхватывают, куда то несут и заворачивают в мокрые простыни… Какие-то здоровые молодцы заворачивают меня в одеяло, привязывают к кровати и кладут к самой стене… Но вот я начинаю замечать, что стена, около которой я лежу, начинает понемногу осыпаться. Вот слетел кусочек штукатурки, вот еще и еще. Самая стена как-то странно выгнулась и вот-вот меня раздавит. Ой, уже она начинает меня давить… Потом представляется мне суд какого-то революционного трибунала. Перечисляются все мои преступления. Трибунал приговаривает меня к смерти, при чем перед этим я должен перенести целый ряд пыток. И вот эти пытки начинаются… Когда меня привязали, ко мне подошла высокая женщина со злым лицом и со всего размаха воткнула мне в левую ляжку громадную иглу, через которую шприцем вогнала в мою ногу больших размеров бутылку с чернилами. Нога стала синеть, и я ясно видел, как чернила поднимаются по ней все выше и выше…» — 18 —
|