Набл. XIV. Эдме М… всегда отличался странностью — и чудачествами; он переменил несколько профессий, был виноторговцем, грузчиком, полицейским. После одной из финансовых неудач решил, что судебные клерки сговорились и разыграли направленный против него судебный фарс — с тех пор он добивается справедливости, читает юридическую литературу, обращается без конца с жалобами в различные инстанции Он преследует своих врагов угрозами, обвиняет их в подписании заведомо ложных документов, нападает на судей, направляет оскорбительные письма комиссару полиции и обещает восстановить справедливость собственноручно. Алкогольные излишества усиливают его возбуждение и в июне 1885г его стационируют. По выходе из больницы он с тем же ожесточением повел войну с врачами: пишет префекту полиции разоблачающие их письма. «Они действовали, утверждает он, по особому приказу» Прокурора Республики он извещает: «Берегитесь, господин прокурор, я вовсе не намерен позволить стационировать себя вторично — на вас в этом случае падет вся тяжесть ответственности». Он развешивает в своем квартале памфлеты, направленные против комиссара полиции, расклеивает написанные от руки афишки даже на стенах больницы Св. Анны. Мне и Legrain du Saulle он посылает по почте в больших количествах почтовые открытки самого оскорбительного и угрожающего свойства. Некоторые слова в них написаны красными чернилами и трижды подчеркнуты. Другой, служащий, более методичен в своих действиях: он обращается в судебные органы и, потерпев неудачу в низших инстанциях, поднимается выше и отправляет кассационную жалобу в Палату депутатов. Комиссия Палаты, произведя краткое расследование, не дает ей ходу — D… не теряет присутствия духа и спустя 6 недель посылает туда новую петицию: с требованием его немедленной реабилитации. Вторая имеет такой же успех, что и первая — он направляет тогда весь свой огонь в мою сторону. Я уже показывал вам весьма своеобразную почтовую открытку, которую мне, в не менее странном конверте, послал первый больной. Несколько дней назад я получил заказное письмо от второго: если не считать внешнего вида, послание служащего по своему содержанию и аргументации мало чем отличается от того, что прислал грузчик. Набл. XV. D… 30-ти лет поступил 8 января 1885г. Сведения о семье сомнительны. Мать была, видимо, душевнобольной. По характеру он меланхоличен и подозрителен, друзья говорят, что он всегда был чудаком и сумасбродом. Сын столяра, он был сначала учеником у отца, затем служащим в страховой компании. Поступил волонтером в армию и пробыл там 5 лет, дослужившись до чина унтер-офицера. Во время службы в армии обращал на себя внимание нелепостями в поведении, приходил без видимой причины в возбуждение, его считали ненормальным. Он плохо там спал, иногда писал до полуночи и мог встать среди ночи и ходить по казарме, не объясняя своего поведения и лишь разглядывая в упор товарищей. За подобные выходки его как-то наказали 15-тью сутками карцера. Он считал, что начальство что-то таит против него, и говорил даже о возможности отравления. У него были здесь и более серьезные проступки: однажды на него нажаловался отец девушки, которую он преследовал грубыми домогательствами; в другой раз он подал рапорт на своего офицера, что кончилось для него новой 15-дневной отсидкой. Все это уже дает некоторое представление о его характере: очень требовательный к другим, он куда менее щепетилен в отношении самого себя. Он пишет, например, в Палату депутатов: «Никогда, ни за какое золото мира, я бы не взял на себя позорную роль доносчика, но так как основания государства для меня священны, то я считаю своим гражданским долгом участвовать в их сохранении во благо общего интереса» — цитата показывающая, как быстро этот человек забывает собственные промахи и как легко, с другой стороны, готов указывать на ошибки других, выступая при этом в роли стража порядка, наделенного особыми полномочиями. Этот тип исправителя общественных пороков вообще очень характерен для преследуемых преследователей. В 1878-82гг он был служащим железной дороги в Туре и был вынужден уйти с работы, где стал якобы предметом общих насмешек. Его жена будто бы нехорошо вела себя и на улице, во время прогулок, молодые люди иронизировали на этот счет и намекали на его супружеские несчастья. Людей этих он не знал, но смотрели они на него так, что у него не оставалось никаких сомнений на этот счет. Начиная с этого времени, жизнь его преисполнена лишений. Некто D… из сострадания поручает ему собирать недоимки с клиентов двух обществ взаимопомощи — он заподозрил своего благодетеля в неблаговидном умысле: тот будто бы был недоволен тем, что больной занялся политикой. Вместо того, чтобы приносить в кассу собранные им деньги, он отсылает их по почте, тратя большую часть своего скудного жалования на почтовые расходы. Казначей неоднократно говорит ему, чтоб он приходил к нему с наличными, но он этого не делает: ему нужно, объясняет он, иметь на руках почтовые расписки. Однако затем, неожиданно для того, на кого подобная осмотрительность могла произвести известное впечатление, он присваивает подлежавшие сдаче суммы и обвиняется в мошенничестве. По странному противоречию, которое однако характерно для подобных больных, он, столь непримиримый и скрупулезный в отношении других, не может признаться, что имел грех, никого о том не извещая, взять деньги, которые должен был положить в кассу, и утверждает, что нападки, которым он в связи с этим подвергается, не более чем шантаж: «Все это проделки D… и его подручных: он наверно хорошо заплатил им, раз они ведут себя таким образом». — 177 —
|