|
Зорба в течение этого времени топтался на кухне. Он был голоден. Принеся бутылку вина, он наполнил три бокала. - А ну, все за стол! - пригласил он, ударяя в ладоши. - Начнём с главного, с желудка. Потом, моя красавица, спустимся пониже! Воздух просто сотрясался от вздохов нашей старой русалки. Она тоже в начале каждого года представала пред своим маленьким страшным судом, где, видимо, взвешивала свою жизнь и находила её пропащей. Из глубины сердца этой истрёпанной женщины по торжественным дням должны были взывать большие города, мужчины, шёлковые платья, шампанское и надушенные бороды. - Я совсем не хочу есть, - сказала она нежным голосом, - совсем, совсем не хочу. Она опустилась на колени перед жаровней и помешала пылающие угли; на её обвисших щеках отразились блики пламени. Небольшая прядь волос скользнула со лба, коснулась пламени, и в комнате почувствовался тошнотворный запах палёного. - Я не хочу есть, - снова прошептала она, видя, что мы не обращаем на неё внимания. Зорба нервно сжал кулаки. Какое-то время он оставался в нерешительности. Старый грек мог позволить ей ворчать, сколько влезет, пока бы мы набросились на маленького жареного поросёнка. Он мог также опуститься на колени рядом с ней, обнять её и, сказав тёплые слова, утешить. Наблюдая за его задубевшим лицом, я видел, как его терзали противоречия. Внезапно лицо Зорбы застыло. Он принял решение. Лукавый грек склонился и, сжав колено сирены, сказал срывающимся голосом: - Если ты, моя крошка, не станешь есть, настанет конец света! Сжалься, моя милая, и съешь эту поросячью ножку. И запихнул ей в рот хрустящую и залитую жиром ножку. Потом он обнял её, поднял с земли, заботливо усадил на стул между нами. - Ешь, - сказал он, - ешь, моё сокровище, и пусть святой Василий придёт к нам в деревню! А иначе, знай это, мы его не увидим. Он отправится к себе на родину, в Сезарею. Заберёт назад бумагу и чернила, праздничные пироги, новогодние подарки, детские игрушки, даже этого маленького поросёнка и потом в дорогу! Поэтому, моя курочка, открой свой маленький ротик и ешь! Он пощекотал её подмышками. Старая русалка закудахтала, вытерла свои маленькие покрасневшие глаза и начала медленно пережёвывать хрустящую ножку… В эту минуту на крыше заорали два влюблённых в кошку кота. Они мяукали с неописуемой ненавистью, голоса их то высоко поднимались, то угрожающе опускались. Потом мы услышали, как они, сцепившись, покатились, царапая друг друга. — 94 —
|