|
Сон всегда начинался с момента погони, хотя он никогда не знал, от кого убегает. Но в какой-то момент, изнуренный невероятными физическими усилиями, вынужденный перепрыгивать через поваленные стволы деревьев и уворачиваться от вырастающих на пути преград, Николас вдруг осознавал, что его уже никто не преследует. Внезапно он понимал, что не убегает, а гонится . Впрочем, его цель оставалась такой же безликой и зловещей, как его недавний преследователь. Николас задыхался, хватался за пронзенный резкой болью бок, но все его усилия были напрасны — он бежал слишком медленно. Горячие бабочки хлопали крыльями по шее, мокрые листья прилипали к плечам, а он пытался бежать быстрее, еще быстрее. Наконец он натыкался на вырубленный из песчаника алтарь, с которого ему зловеще ухмылялись обнаженные языческие боги. Николас опускался перед алтарем на колени, и под его пальцами он превращался в человека, искореженные кости которого были обтянуты теплой кожей. Подняв на него глаза, Николас видел свое собственное лицо, постаревшее, сломленное и слепое. Он всегда просыпался с криком. Он всегда просыпался в объятиях Пейдж. Прошлой ночью, когда он наконец окончательно пришел в себя, Пейдж, склонившись над ним, влажным полотенцем промокала его взмокшую шею и грудь. — Тс-с, — прошептала она, — это я. Николас издал сдавленный стон и прижал Пейдж к себе. — Опять то же самое? — спросила она, уткнувшись лицом ему в плечо. — Я никого не видел, — кивнул Николас. — Я не знаю, от кого или от чего я убегал. Пейдж провела прохладными пальцами по его разгоряченной руке. В такие моменты полной беззащитности Николас льнул к Пейдж как к единственной постоянной величине в своей жизни, полностью в ней растворяясь. Иногда, просыпаясь после очередного кошмара, он с такой силой хватал ее за руки, что оставлял на них кровоподтеки. Но он ни разу не рассказал ей, чем заканчиваются его сны. Ему это не удавалось. Всякий раз, когда Николас предпринимал очередную попытку, его начинала бить сильная дрожь, не позволявшая ему закончить свой рассказ. Пейдж обвила его руками, и он прижался к ней, такой мягкой и теплой со сна. — Не оставляй меня, — прошептал Николас, твердо зная, что она этого никогда не сделает. Так же непоколебимо, как дети верят в рождественскую сказку, он верил в то, что Пейдж всегда будет рядом. ***Пейдж никому не хотела рассказывать о своей беременности. Николасу даже начинало казаться, что она пытается уклониться от неизбежного. Она не ринулась покупать одежду для будущих мам, объясняя это нехваткой денег. Несмотря на настоятельные просьбы Николаса, позвонив отцу, она не сообщила ему свою великую новость. — 91 —
|