|
Для Николаса это была вторая операция по пересадке сердца, хотя он по-прежнему всего лишь ассистировал Фогерти. Это была очень сложная операция, и Фогерти позволял ему делать в ее ходе гораздо больше, чем любому другому хирургу. Впрочем, он продолжал считать его слишком зеленым, чтобы доверить ему ведущую роль. Но на протяжении нескольких последних лет Николас и его стремительный взлет приковывали к себе внимание всего персонала Масс-Дженерал. Ему единственному из резидентов доверялась роль старшего хирурга во время более простых операций, таких как аортокоронарное шунтирование. Фогерти уже даже не считал нужным на них присутствовать. Другие резиденты старательно обходили Николаса, издалека завидев его в стерильных белоснежных коридорах больницы. Они избегали напоминаний о том, что кому-то удалось то, до чего им самим было еще далеко. У Николаса почти не было друзей среди ровесников. В основном он общался с заведующими отделениями. Все они были лет на двадцать старше, хотя их жены представляли юниорскую лигу. В свои тридцать шесть он фактически являлся заместителем заведующего кардиоторакальной хирургией одной из самых престижных больниц страны. Николас утешал себя тем, что отсутствие друзей — это не такая уж серьезная жертва. Вертолет завис над тармаком крыши больницы Святой Сесилии, и Николас потянулся за кулером. — Поехали, — произнес он, оборачиваясь к сопровождающим его резидентам. Он сунул руки в рукава кожаной куртки и шагнул на крышу, нервно поглядывая на часы и защищая лицо от ветра и дождя. В больнице их уже ожидала медсестра. — Привет, — улыбнулся ей Николас. — Говорят, вы готовы отдать мне сердце. Николасу и его помощникам потребовалось меньше часа, чтобы извлечь орган. Николас поставил кулер на пол, придерживая его ногами, и вертолет взмыл в грязно-серое небо. Он откинул голову на сырую спинку сиденья, прислушиваясь к беседе сидящих рядом резидентов. Оба были хорошими хирургами, но ни у одного из них не лежала душа к работе в кардиологии. Если Николас не ошибался, один склонялся к ортопедии, а второй — к общей хирургии. Николас попытался выглянуть в окно, но обнаружил, что вертолет окутало плотное серое облако. — Черт возьми! — почему-то выругался он и закрыл глаза в надежде, что ему приснится Пейдж. ***Ему было семь лет, и его родители начали подумывать о разводе. Во всяком случае, они так это изложили Николасу, усадив его на диван в библиотеке. «Тебе не о чем беспокоиться», — твердили они. Но Николас был знаком с мальчиком, родители которого были в разводе. Его звали Эрик, и он жил с мамой. На Рождество, когда весь класс делал игрушечного жирафа из папье-маше, Эрику пришлось делать два, для двух разных елок. Николасу очень хорошо это запомнилось, особенно учитывая то, что Эрик оставался в классе труда в то время, когда все шли в спортзал играть в кикбол. Николас выходил из класса последним, но, увидев обращенные на дверь глаза Эрика, попросил разрешения остаться с ним. Они раскрашивали жирафов в одинаковый синий цвет и говорили о чем угодно, только не о Рождестве. — 86 —
|