|
От этого нельзя было просто взять и отречься. Остаток вечера я наблюдаю за Астрид и Робертом и вспоминаю все, что мне известно о Николасе. Я знаю, что он ни за что на свете не станет есть кальмаров, улиток, мидии и абрикосовый джем. Я знаю, что он спит на правой стороне кровати и что как бы тщательно я ни застилала постель, но простыня с его стороны все равно вылезет из-под матраса. Я знаю, что ничто не заставит его прикоснуться к мартини. Я знаю, что прежде, чем положить трусы в шкаф, он обязательно сложит их вдвое. Я знаю, что он чувствует приближение дождя за сутки до того, как он начнется, и что он может предсказать снег по цвету облаков. Я знаю, что никто и никогда не сможет узнать его так близко, как я. Я также знаю, что Николас может очень много рассказать обо мне, тем не менее самых важных фактов в этом списке все равно не будет. ***«Благослови меня, Николас, ибо я согрешила». Эти слова с каждым шагом отдаются у меня в голове. Выйдя из дома Прескоттов, я сажусь в машину и еду по улицам Бруклайна. Знакомый маршрут приводит меня к нашему с Николасом дому. Последние полмили я еду с выключенными фарами, и дорогу мне освещает лишь свет луны. Я не хочу, чтобы Николас меня заметил. За восемь с половиной лет я ни разу не была на исповеди. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Сколько искупительных молитв велел бы мне отчитать отец Дрэхер, если бы сейчас я обратилась к нему, а не к Николасу? Я впервые исповедовалась в четвертом классе. Монахини хорошо подготовили нас к исповеди, и мы ожидали своей очереди, твердя покаянную молитву. Исповедальня оказалась крохотным помещением с коричневыми стенами, которые внезапно начали смыкаться вокруг меня. Через кружевную металлическую решетку до меня доносилось размеренное дыхание отца Дрэхера. Тогда, на моей самой первой исповеди, я покаялась в том, что упоминала имя Господа всуе, что подралась с Мэри Маргарет Риордан за право схватить последний стакан шоколадного молока в школьном кафетерии. Когда отец Дрэхер ничего мне на это не сказал, я начала придумывать грехи. Я списывала диктант, я лгала отцу, мне в голову приходила нечистая мысль. Услышав последнее признание, отец Дрэхер закашлялся. Тогда я не поняла, что его смутило, ведь я понятия не имела о том, что такое «нечистая мысль». Просто эта фраза прозвучала в каком-то фильме, и я ее запомнила. — Чтобы искупить эти грехи, тебе придется прочитать одну «Отче наш» и три «Аве Марии», — сказал отец Дрэхер. Вот так просто он взял и стер все грехи с замаранной таблички моей жизни. — 278 —
|