Николас сует медицинскую карту, которую читал, в коробку, приклеенную к двери палаты с номером 445. Он входит и улыбается молодой женщине, которая стоит у кровати пациента, держа руки в карманах белого халата. — Доктор Адамс говорит, что вы полностью готовы, — обращается он к пациенту и садится, придвинув к кровати стул. Я перебегаю на другую сторону двери, чтобы беспрепятственно заглядывать в палату, не рискуя быть замеченной. Пациент — мужчина приблизительно одних лет с моим отцом. У него такое же круглое лицо и отсутствующий взгляд. — Позвольте мне рассказать, что мы будем с вами делать, поскольку вы вряд ли что-нибудь запомните. Я почти ничего не слышу, но до меня долетают отдельные обрывки их разговора и странные слова «оксигенирование», «маммарные артерии», «интубация». Мне кажется, пациент не слушает Николаса. Он смотрит на него, слегка приоткрыв рот, как будто перед ним и в самом деле сам Иисус. — Может быть, у вас есть вопросы? — обращается Николас к мужчине. — Есть, — нерешительно отвечает тот. — Я вас завтра узнаю? — Возможно, — кивает Николас. — Но к тому времени, как вы меня увидите, вы еще не вполне придете в себя. Я зайду к вам завтра днем, когда вы проснетесь. — Доктор Прескотт, — снова говорит пациент, — на всякий случай, вдруг я завтра буду совсем невменяемым… Спасибо. Я не слышу, что Николас отвечает пациенту, и поэтому не успеваю ретироваться. Николас выходит из палаты, врезается в меня, извиняется и только тут понимает, с кем он столкнулся. Сощурившись, он хватает меня за локоть и тащит по коридору. — Пока, Джули, — обращается он к врачу, которая была с ним в палате, — увидимся завтра после обхода. Выругавшись сквозь зубы, он втаскивает меня в комнатушку, где пациенты получают ледяную стружку и апельсиновый сок. — Какого черта ты здесь делаешь? — набрасывается он на меня. Отчаяние сжимает мое горло, и я не могу ответить, как бы мне этого ни хотелось. Николас так сильно сдавливает мне руку, что я знаю — на ней останутся кровоподтеки. — Я… Я… — Что ты? — кипит Николас. — Я не хотела тебя беспокоить, — удается выдавить мне. — Я только хотела с тобой поговорить. Я начинаю дрожать и думаю, что ему сказать, если он поймает меня на слове. — Если ты немедленно не уберешься, — шипит Николас, — я позову охрану, и тебя отсюда вышвырнут. — Он выпускает мою руку, как будто я прокаженная. — Я сказал тебе не возвращаться, — продолжает он. — Что еще я должен сделать, чтобы ты поняла, что я не шучу? Я вздергиваю подбородок и делаю вид, что не услышала ничего из того, что он сказал. — 263 —
|