— Знаешь, чем это закончится, — нашептывал ему Николас. — Ты скоро выздоровеешь, а я заболею. А потом ты снова подхватишь эту дрянь от меня, и мы будем передавать ее друг другу до самого Рождества. Телевизор вещал что-то об индексах потребительских цен, индексе Доу Джонса и последних данных по безработице. К тому времени, как новости закончились, Макс заснул. Он лежал на руках Николаса, сложив ручки на животе, похожий на маленького ангела. Николас затаил дыхание и выгнулся невообразимым образом, вначале упершись в пол пятками, затем подключив к процессу выпрямления голени, спину и наконец подняв голову. Он начал на цыпочках подниматься по лестнице, как вдруг раздался звонок в дверь. Глаза Макса распахнулись, и он расплакался. — Черт! — пробормотал Николас, прижимая ребенка к плечу и покачивая его вверх-вниз. Постепенно Макс затих, но в дверь снова позвонили. Николас спустился вниз и направился в прихожую. — Не дай бог, это какая-нибудь ерунда, — бормотал он. — Я смогу смириться только с аварией прямо у меня на лужайке или с пожаром у соседей. Он отпер замок, распахнул тяжелую дубовую дверь и нос к носу столкнулся с женой. Сначала Николас не поверил своим глазам. Эта женщина была совершенно не похожа на Пейдж. Во всяком случае, на ту Пейдж, которая отсюда уехала. Эта женщина была подтянутой и загорелой, и она улыбалась. — Привет! — сказала она, и он чуть не упал от мелодичности ее голоса. Макс перестал плакать, как будто почувствовал близость матери, и поднял ручонку. Николас шагнул вперед и выставил ладонь, ожидая, что видение вот-вот обратится в туманное облако и растает. Его пальцы почти касались ее ключицы, он даже видел, как пульсирует жилка у нее на шее. Резко отдернув руку, он отступил. Пространство между ними стало тяжелым и наэлектризованным. Что он себе думает? Стоит ему ее коснуться, и все начнется сначала. Если он к ней прикоснется, он не сможет сказать ей всего, что копилось в его душе эти долгие три месяца, не сможет воздать ей по заслугам. — Николас, — попросила Пейдж, — дай мне пять минут. Николас стиснул зубы. Весь гнев, который все это время искал выхода и который он упорно подавлял работой и заботой о Максе, теперь прорвался наружу. Она не имеет права являться с таким видом, как будто отлучалась на выходные, и изображать из себя любящую мать. По твердому убеждению Николаса, она вообще не имела права находиться рядом с ними. — Я дал тебе три месяца, — ответил он. — Нельзя врываться в чужую жизнь по собственному усмотрению, Пейдж. Мы и без тебя прекрасно обошлись. — 254 —
|