«По крайней мере, мой ребенок меня не знал, — подумала я. — По крайней мере, я не обрекла ее на страдания». Мама вздернула подбородок. — Взгляни на меня, Пейдж, — сказала она. — Возврата нет. Возврата никогда не бывает. — Она положила руки мне на плечи и сжала их, как тисками. — Ты такая же, как я, — заключила она. В самом деле? Последние три месяца я потратила на бесконечные сравнения таких очевидных вещей, как глаза и волосы, а также других, более тонких характеристик. Например, склонности сбегать и прятаться. Но существовали черты, которые я не хотела с ней делить. Я отреклась от такого подарка судьбы, как ребенок, только из опасения, что безответственность матери передалась мне по наследству. Я оставила свою семью и обвинила в этом судьбу. Я годами убеждала себя в том, что, если бы я смогла найти свою мать, если бы мне удалось хоть глазком увидеть, чего я была лишена, я сразу получила бы ответы на все свои вопросы. — Я не такая, как ты, — отрезала я, и это было не обвинение, а утверждение, слегка окрашенное удивлением. Возможно, я и ожидала, что мы окажемся похожи. Возможно, я даже втайне на это надеялась, но теперь я не намерена просто опускать руки и сдаваться. На этот раз я решила оказать сопротивление. Я твердо решила, что сама выберу свою дорогу. — Я не такая, как ты, — повторила я и почувствовала тугой комок внизу живота. Оправданий у меня больше не было. Я встала и обошла по кругу розовую комнату маленькой девочки. Я уже поняла, что я буду делать. Я всю свою жизнь мучилась вопросом: что же я такое сделала? Почему меня бросил единственный в мире человек, которого я любила больше жизни? Я не собиралась обрекать Николаса и Макса на подобные страдания. Я вытащила из ящика свое нижнее белье. Джинсы, все еще испачканные сеном и навозом, я запихнула на дно дорожной сумки, с которой приехала в Северную Каролину. Я осторожно завернула коробку с угольными карандашами. И уже прикидывала кратчайшую дорогу домой, отсчитывая в уме время, которое мне потребуется, чтобы туда попасть. — Как ты можешь просить меня остаться? — прошептала я. Глаза мамы сверкали в темноте, как глаза рыси. Она дрожала от нечеловеческого усилия, помогавшего ей сдерживать слезы. — Они тебя не примут, — пробормотала она. Несколько мгновений я молча смотрела на нее, а потом медленно улыбнулась. — Ты приняла, — только и сказала я. Глава 32НиколасМакс впервые в жизни простудился. Удивительно, что это не произошло раньше. Педиатр объяснил это грудным вскармливанием и антителами. Последние два дня Николас почти не спал, хотя это были его выходные, на которые он очень рассчитывал. Он держал Макса на руках и беспомощно смотрел на пузырящиеся под носом сынишки сопли, приходя в отчаяние от того, что малышу нечем дышать. — 252 —
|