Забрать любовь

Мама заползла в спальный мешок.

— Даже если это так, — ответила она, — ты должна была подождать, пока Макс подрастет.

Я отвернулась от нее. Аромат хвои от растущих на склоне холма сосен нахлынул на меня с такой силой, что закружилась голова.

— Кто бы говорил, — пробормотала я.

Из-за моей спины донесся мамин голос:

— Когда ты родилась, врачи только начинали пускать мужчин в родильные залы, но твой отец и слышать не хотел об этом. Он вообще хотел, чтобы я рожала дома, как это делала его мать, но я закрыла эту тему. Он отвез меня в больницу, и я умоляла его остаться. Я говорила ему, что одной мне не справиться. Я провела в одиночестве двенадцать часов, пока ты наконец соизволила появиться на свет. Прошел еще час, прежде чем его впустили в нашу с тобой палату. Ровно столько понадобилось нянечкам, чтобы расчесать и накрасить меня. В итоге я выглядела так, как будто вообще ничего целый день не делала. — Мама лежала так близко, что я ухом ощущала ее горячее дыхание. — Когда твой отец вошел и увидел тебя, — продолжала она, — он погладил твою щечку и сказал: «Смотри, Мэй, вот твоя дочь. Я не понимаю, чем ты пожертвовала». И знаешь, что я ему ответила? Я посмотрела на него и сказала: «Собой».

Мое сердце сжалось. Я вспомнила, как смотрела на Макса и не понимала, каким это образом он мог появиться из меня. Я даже спрашивала себя, возможно ли заставить его вернуться обратно.

— Ты меня не хотела, — прошептала я.

— Я тебя боялась, — возразила мама. — Я не знала, что стану делать, если ты меня не полюбишь.

Я вспомнила, что в тот год, когда я поступила в подготовительную библейскую школу, мама купила мне к Пасхе пальто. Это было совершенно особенное пальто, розовое, как лепестки лилии. Я приставала к маме с просьбами позволить мне после Пасхи пойти в этом пальто в школу. «Ну хоть разочек», — плакала я, и наконец она сдалась. Но когда подошло время возвращаться домой, пошел дождь. Я испугалась, что мама рассердится, если пальто намокнет, и скатала его в тугой ком. Соседская девочка, которая каждый день провожала меня домой, потому что ей было уже девять лет, помогла мне затолкать пальто в сумку для книг.

— Вот дурочка! Ты заболеешь воспалением легких.

Такими словами встретила меня мама, а я в отчаянии от того, что снова ее разочаровала, побежала к себе в комнату и бросилась на постель.

С другой стороны, рядом со мной лежала женщина, позволившая мне на автобусе пересечь центр Чикаго. Мне было всего пять лет, но она была уверена, что на меня можно положиться. Она всегда добавляла в прозрачный желатин голубой пищевой краситель, потому что это был мой любимый цвет. Она учила меня танцевать и висеть вниз головой на руколазе, подоткнув юбку таким образом, чтобы она не падала на голову. Она вручила мне мои первые карандаши и книжку-раскраску, а когда у меня ничего не получилось, утешала, убеждая, что все эти линии и границы созданы для людей без воображения. Она заняла такое место в моей жизни, что я пыталась повторять ее жесты, стоя по ночам перед зеркалом в ванной, и хотела стать похожей на нее, когда вырасту.