– Нет, – сказал Нэбби Адамс, – я серьезно имею в виду, две фамилии… – Ладно, ладно, – мягко перебил Гарни. – Давайте еще выпьем. – Моя очередь, – сказал Харт. – Эй, бой. – С одной стороны, шутка, – объяснял Нэбби Адамс. – Две фамилии… Со служебного двора послышался резкий свист. Рука Риверса быстро рванулась к кобуре. Все вслушивались. Свист повторился еще резче. – Что за черт? – сказал Гарни. – От рук отбились, – заключил Риверс. – Чертовы клубные слуги. Я этого черномазого исполосую. Пулю в него всажу. Ногти вырву клещами. Никакой субординации не признают, ублюдки. Эй! – крикнул он. – Прекрати свистеть, черт побери! Теперь раздался более жалобный свист. – Слышите? – взбесился Риверс. – Дьям, задница, дьям сейчас же, проклятье! – Не надо на этих людей кричать, – сказал Гарни. – Они это считают признаком слабости. Пойдите и скажите. – Я пойду, – энергично вызвался Нэбби Адамс. – Я скажу, сэр. – Плевать, – сказал Харт. – Сейчас его угомонят. – Нэбби Адамс слышал нудную хакка и Алладад-хана, по-пенджабски утверждавшего свои права. – Рад буду убраться отсюда, – буркнул Риверс. – Целый день кули, кретины, проклятые слабоумные, даже тут, в Клубе, от них не избавишься. Хорошо б никогда больше в жизни не видеть чернокожих. Меня от них трясет. Дисциплина, вот что им нужно. Когда я был в армии, вполне мог с ними справиться. Десять дней не платил. По плацу пару раз с полной выкладкой. Попробуй-ка тут, в поместье, нож в спину получишь. – И раздраженно почесал плечи. Колючая жара. – Это ведь в Африке было, правда? – уточнил Гарни. – Знаете, это другое дело. – Все одинаковые, – заявил Риверс. – Ниггеры. Ублюдки черные. Нэбби Адамс взглянул на высокомерный белый нос, на презрительные ноздри, где расцветали усы, волосяные рога изобилия. Страшно хотелось разок по ним чуточку врезать. Однако он сдерживал свой темперамент, пил пиво, которым его угощал Харт, гадал, удастся ли уклониться от угощения, не вызвав у Гарни подозрений. Потому что уборная была в другом конце Клуба. Распроклятый А Юнь расхаживал во дворе: слышалось, как он распекает жен; почти слышался хруст десятидолларовых бумажек у него в карманах. А этот чертов дурак Алладад-хан через минуту снова начнет. «Стой, – думал Нэбби Адамс, – скажу доброй ночи, выйду, а потом улизну». Допил стакан и сказал с онемевшим от холода ртом: — 42 —
|