— Нормально, — отвечаю я. Мы с Дженной встаем. Откровенно говоря, со мной не все в порядке, да и с Дженной тоже. Девочка осторожно касается того места, куда пришелся удар, а мне кажется, что меня вот-вот стошнит. У вас когда-нибудь возникало ощущение, что воздух стал слишком тяжелым или необъяснимо холодным? Это физическая интуиция. Раньше я была очень хорошим эмпатом: я могла войти в комнату и — как будто окунула палец в воду в ванной, чтобы почувствовать ее температуру, — сразу понимала, хорошая здесь энергия или плохая, произошло ли тут убийство, покрывает ли стены горе, как слои краски. Какова бы ни была причина, вокруг Томаса Меткафа вертелась всякая дрянь. Дженна изо всех сил пытается сдержаться, но я замечаю у нее на глазах слезы. В другом конце палаты от стены отходит взбудораженный Верджил. Он так крепко сцепил зубы, что я вижу: он сдерживается, чтобы не выплеснуть на Томаса Меткафа поток ругательств, и, словно торнадо, вылетает из палаты. Я смотрю на Дженну. Она смотрит на отца, как будто увидела его впервые. Возможно, в каком-то смысле это правда. — Что вы намерены делать? — бормочу я. Медсестра смотрит на нас. — Думаю, на время мы введем ему успокоительное. Вам лучше прийти позже. Я не ее спрашивала, но это и к лучшему. Может быть, для Дженны так даже проще — уйти от отца, который и не подумал извиниться. Я беру ее под руку и, крепко прижимая к себе, вывожу из палаты. Как только мы переступаем порог, даже дышать становится легче. В коридоре Верджила не видно, нет его и в вестибюле лечебницы. Я веду Дженну мимо пациентов, которые таращатся на девочку. По крайней мере, их сиделкам хватает такта не замечать, как она сдерживает рыдания, как у нее краснеет и распухает щека. Верджил вышагивает перед моей машиной. Он поднимает голову и замечает нас. — Не стоило сюда приезжать. — Он берет Дженну за подбородок и поворачивает ее голову, чтобы рассмотреть лицо. — Ни фига себе будет синяк! — Отлично! — мрачно подтверждает она. — И как мне все это бабушке объяснить? — Скажи правду, — советую я. — Твой отец эмоционально нестабилен. Если он ударил тебя, это очень похоже… — Я знал это еще до прихода сюда, — говорит Верджил. — Я знал, что Меткаф был склонен к насилию. Мы с Дженной поворачиваемся к Верджилу. — Что? — удивляется она. — Мой отец не склонен к насилию. Верджил только приподнимает бровь. — Был склонен, — повторяет он. — Самые большие психопаты, которых мне доводилось встречать, были домашними тиранами. На публике это очаровательные люди, а дома — настоящие животные. Во время следствия были намеки на то, что твой отец жестоко обращался с женой. Один из смотрителей упоминал об этом. В больнице отец явно принял тебя за Элис. А это означает… — 128 —
|