|
— Почему я не отказался? — задумчиво произносит Джозеф. — Почему не отказались многие из нас? Потому что нам так отчаянно хотелось верить в то, что говорил Гитлер. Верить, что наше будущее гораздо лучше настоящего. — Если только у вас вообще есть это будущее, — бормочу я. — Мне известно о шести миллионах людей, у которых его не стало. Я чувствую, как у меня при виде Джозефа, который спокойно сидит в своем кресле и пьет воду, как будто и не начинал рассказывать историю о невероятных ужасах, все внутри переворачивается. Как человек может быть таким жестоким к другим? И не душат же его слезы, не мучают кошмары, не трясет от ужаса содеянного! — Разве вы можете желать смерти? — не сдерживаюсь я. — Вы же уверяете, что верующий человек. Вы не боитесь Страшного суда? Погруженный в свои мысли Джозеф качает головой. — У них был такой взгляд иногда… Они не боялись, когда другие нажимали на спусковой крючок, даже если оружие было направлено прямо на них. Казалось, они бегут прямо на дуло. Сначала я не мог этого понять. Разве можно не хотеть прожить еще хотя бы один день? Разве может человеческая жизнь быть таким дешевым товаром? А потом я стал понимать: когда живешь в аду, смерть кажется избавлением. Неужели моя бабушка была одной из тех, кто шел на дуло пистолета? Было это проявлением слабости или храбрости? — Я устал, — вздыхает Джозеф. — Продолжим беседу в другой раз, хорошо? Мне хочется одного — выжать из него всю информацию, до последней капли, пока он не станет хрупким и ломким, как кость. Я хочу, чтобы Джозеф говорил, пока у него не начнет саднить горло, пока его тайнами не будет устлан пол вокруг нас. Но он уже старик, поэтому я обещаю, что заеду завтра, чтобы отвезти его на занятия нашей группы психотерапии. По дороге домой я из машины звоню Лео и пересказываю все, что только что узнала. — Что ж, — протягивает он, когда я замолкаю, — это уже кое-что. — Кое-что? Да это масса информации, с которой можно работать! — Не обязательно, — возражает Лео. — После декабря тридцать шестого года все немецкие дети — неевреи — обязаны были вступить в гитлерюгенд. Информация, которую он сообщил, совпадает с тем, что мне известно от других подозреваемых, но только на ее основании его невозможно осудить. — Почему? — Потому что не все члены гитлерюгенда стали офицерами СС. — А вам что-нибудь удалось выяснить? — спрашиваю я. Лео смеется. — Прошло всего три часа с тех пор, как вы разговаривали со мной из туалета, — отвечает он. — К тому же даже если бы я и располагал какими-то подробностями, то не смог бы поделиться с вами, гражданским лицом. — 87 —
|