Уроки милосердия

— Ты не хуже меня знаешь процедуру, — ответил он. — Узника нужно арестовать, а не расстреливать.

— И что ты сделаешь? Подашь на меня рапорт? — Когда брат промолчал, лицо начальника лагеря побагровело — таким он был, когда напивался. — Здесь я устанавливаю правила! Разве кто-то меня осудит? Эту заключенную застали за кражей имущества рейха.

Благодаря нарушению инструкции я вообще появилась в этом кабинете.

— Я остановил ее, когда она совершала преступление. Так же следует поступить с ее сообщницей, даже несмотря на то, что она твоя маленькая подстилка. — Лагерфюрер пожал плечами. — Если ты не накажешь ее сам, Франц, это сделаю я.

Чтобы показать, что он не шутит, эсэсовец взвел курок.

Я почувствовала, как между ног потекло что-то теплое и, к своему стыду, осознала, что описалась. На полу растекалась небольшая лужица.

Гауптшарфюрер шагнул ко мне.

— Я не делала того, в чем он меня обвиняет, — прошептала я.

У меня под платьем был блокнот, в котором я написала вчера ночью еще десять страниц. Александра заперли в камере. Аня рвалась в тюрьму, чтобы увидеть его перед публичной казнью.

— Пожалуйста, — взмолился Александр, — сделай кое-что для меня.

— Что угодно, — пообещала Аня.

— Убей меня! — попросил он.

Если бы этот день был обычным, гауптшарфюрер сидел бы сейчас за столом и слушал, как я читаю вслух. Но сегодня был не обычный день.

За все четыре месяца, что я работала у гауптшарфюрера, он и пальцем меня не тронул. Но сейчас тронул. Ладонью коснулся моей щеки — так нежно, что на глазах выступили слезы. Большим пальцем погладил мою кожу, как гладит любовник. Посмотрел мне в глаза…

А потом ударил так сильно, что сломал мне челюсть.

Когда я больше не могла стоять и сплевывала в рукав кровавую слюну, чтобы не задохнуться, а начальник лагеря выглядел довольным, гауптшарфюрер прекратил избиение. Он отшатнулся от меня, как будто выходя из транса, и обвел взглядом свой разгромленный кабинет.

— Убери здесь все, — приказал он.

Он оставил меня под присмотром надзирателя, которому, после того как я закончу, было приказано отвести меня в карцер. Я расставила мебель, морщась от боли, когда поворачивалась или двигалась слишком быстро, руками сгребла осыпавшуюся штукатурку. Взгляд мой постоянно притягивала лежащая на полу Дара, и всякий раз, глядя на подругу, я чувствовала, как к горлу подступает тошнота. Сняла пальто и завернула тело в него. Оно уже окоченело, руки и ноги были холодными и негнущимися. Я задрожала — от холода, от скорби, от шока? Потом заставила себя пойти в каморку дворника и взять чистящие средства, тряпки и ведро. Вымыла пол. Дважды я теряла сознание от боли, и дважды надзиратель толкал меня сапогом, приводя в чувство.