Это может означать, что Джозеф Вебер не собирается обо всем этом рассказывать. Или Джозеф Вебер — не Райнер Хартманн. В любом случае, если бабушка Сейдж, Минка, его опознает — это всего лишь еще один кусочек мозаики. Именно поэтому я возвращаюсь назад в Бостон — той же дорогой, что приехал из аэропорта Логана в Нью-Хэмпшир, — только сейчас рядом со мной сидит Сейдж. — Вот так новость, — говорю я. — Еще никто в моем отделе не был настолько расстроен признанием, что потерял управление и сбил машиной оленя. — Это случайность, — бормочет Сейдж. — A bi gezunt . — Я поворачиваюсь к ней. — Это означает «Чтоб вы были здоровы!». Похоже, на иврите вы не говорите. — Я не иудейка, я вам уже говорила. Если откровенно, она спрашивала, какое это имеет значение. — Ох, я просто подумал… — извиняюсь я. — Моральные принципы не имеют никакого отношения к религии, — возражает она. — Можно поступать по совести и не верить в Бога. — Значит, вы атеистка? — Мне не нравится, когда навешивают ярлыки. — Если вы выросли здесь, то держу пари, что не веруете. Непохоже, что местная община являет собой разнообразие религий. — Наверное, именно поэтому Джозеф Вебер так долго и не мог найти кого-нибудь из еврейской семьи, — выдвигает предположение Сейдж. — Знаете, на самом деле это не имеет никакого значения, если вы не намерены его прощать. Она молчит. — Вы же не собираетесь это делать? — переспрашиваю я удивленно. — Или я ошибаюсь? — Я не хочу. Но часть меня говорит, что он всего лишь больной старик. — Который, возможно, совершил преступление против человечества, — отвечаю я. — И даже если он стал матерью Терезой, сделанного не изменишь. Он ждал более полувека, чтобы признаться? Это не врожденная доброта. Это отсрочка. — Значит, вы не верите, что люди меняются? Если однажды оступились, значит, вы плохой человек? — Не знаю, — признаюсь я. — Но мне кажется, что некоторые пятна не смоешь. — Я смотрю на Сейдж. — В городе знают, что вы из еврейской семьи? — Да. — И Джозеф выбрал именно вас, чтобы покаяться. Вы для него такое же безликое создание, как и любой еврей шестьдесят пять лет назад. — Или, может быть, он выбрал меня, потому что считает своим другом. — Вы действительно в это верите? — удивляюсь я, но Сейдж не отвечает. — Чтобы получить прощение, человек должен раскаяться. В иудаизме это называется «teshuvah ». Это означает «отвернуться от зла». А еще это не один шаг, а последовательность действий. Единичный акт раскаяния облегчает душу того, кто совершил зло, но не приносит облегчения тому, против кого это зло было направлено. — Я пожимаю плечами. — Именно поэтому евреи не ходят на исповедь и не читают молитвы по четкам. — 128 —
|