Уроки милосердия

При упоминании Джозефа я трясу головой, чтобы в ней прояснилось.

— Я разговаривала с ним вчера. Он совершил столько ужасного…

Лео лезет в потертый портфель и достает оттуда папку.

— Знаю, поэтому я и решил, что пришло время нам познакомиться, — отвечает он.

— Но вы говорили, что я буду беседовать с одним из ваших историков…

Его шею заливает краска.

— Я был неподалеку, — говорит он.

— Вы приехали в Нью-Хэмпшир по своим делам?

— В Филадельфию, совсем рядом, — отвечает он.

До Филадельфии восемь часов на машине. Я отступаю назад, приглашая его войти.

— В таком случае, — говорю я, — вы, должно быть, проголодались.

Лео Штейн не может оторваться от бриошей. Первая партия вышла из печи невероятно воздушной. Я подаю их теплыми с вареньем и чаем.

— М-м-м… — восхищается он, блаженно прикрыв глаза. — Никогда ничего подобного не пробовал!

— В Вашингтоне нет булочных?

— Не знаю. Мой рацион состоит из дрянного кофе и бутербродов из автомата.

Предыдущие два часа я посвятила тому, что пересказывала Лео все, что открыл мне Джозеф. Между делом я формовала бриоши, придавая им традиционную форму, смазывала яйцом и выпекала. Мне проще разговаривать, когда руки заняты. С каждым словом, что слетало с губ, мне становилось легче. Лео что-то записывал в своем блокноте. Внимательно разглядывал вырезку, которую я незаметно спрятала в карман перед уходом от Джозефа, и снимок из вевельсбургской газеты, на котором он ест мамин торт.

А на мне он даже повторно взгляд не задерживал.

— Вы намерены пообщаться с ним лично? — интересуюсь я.

Лео поднимает на меня глаза.

— Пока нет. У вас установился контакт. Он вам доверяет.

— Он доверился мне, потому что хочет получить от меня прощение, — говорю я, — а не для того, чтобы я выдала его полиции.

— Прощение — из сфер нематериальных. А наказание — из области права, — заявляет Лео. — Одно не исключает другого.

— Значит, вы бы его простили?

— Я этого не говорил. Если хотите знать мое мнение, это не в моей власти и не в вашей. Прощение — слепое подражание Богу.

— Как и наказание, — вставляю я.

Он приподнимает бровь и улыбается.

— Разница в том, что Бог никогда не испытывает ненависти.

— Удивительно, что вы верите в Бога после встречи с таким количеством злых людей.

— Разве можно в него не верить, когда видел столько выживших? — изумляется Лео. Он вытирает рот салфеткой. — Значит, вы видели его татуировку, — уточняет он.

— Я видела отметину, где могла быть эта татуировка.

— Где? — Лео сгибает руку. — Покажите мне.

Я касаюсь левого бицепса в области подмышки. Через хлопчатобумажную ткань рубашки ощущаю тепло его кожи.