Я, пошатываясь, вышел из пивной и краем глаза заметил какую-то вспышку света. Это была секретарша, ее волосы блеснули в свете уличного фонаря. — Мой рыцарь в сияющих доспехах… — произнесла она, вытаскивая сигарету. Я помог ей прикурить. — Он обидел тебя? — Не больше, чем обычно, — пожала она плечами. Как по мановению волшебной палочки, двери пивнушки распахнулись, и вышел Фолькель. Он ухватил ее за подбородок и поцеловал в губы. — Идем, моя дорогая, — сказал он чарующим голосом. — Ты же не станешь сердиться на меня всю ночь, верно? — Никогда, — ответила она. — Только дай я докурю. Он взглянул на меня и снова исчез в пивнушке. — Он неплохой человек, — сказала Анника. — Тогда почему ты позволяешь ему так с собой обращаться? Анника посмотрела мне прямо в глаза. — Тебя я могу спросить о том же, — ответила она. На следующий день казалось, что никакой ссоры и не было. Когда мы приехали в Звягель, то в наших акциях стали использовать пулеметы вместо винтовок. Солдаты сгоняли бесконечные потоки евреев во рвы. На этот раз их было так много, две тысячи! Чтобы расстрелять всех, понадобилось целых два дня. Не было смысла пересыпать песком ряды тел, и подразделения сгоняли евреев прямо на их расстрелянных родных и близких — некоторые все еще продолжали корчиться в предсмертной агонии. Я слышал, как они шептали друг другу успокаивающие слова за секунду до того, как сами умирали. В одной из последних групп оказалась мать с ребенком. В этом не было ничего необычного — я повидал тысячи таких семей. Но эта мать… Она баюкала маленькую девочку и говорила, чтобы та не смотрела, не открывала глазки. Она положила малышку между двумя телами, как будто укладывала на ночь. А потом запела. Слов я не понимал, но узнал мелодию. Эту же колыбельную в детстве пела нам с братом мама, только на другом языке. Малышка тоже подпевала. — Nite farhaltn … — пела еврейка. («Не останавливайся…») Я отдал приказ, и застрекотал пулемет, вздрогнула земля под ногами. Но когда огонь прекратился и у меня в ушах перестало звенеть, я услышал, что девочка продолжает петь. Она была вся липкая от крови, и голос ее больше напоминал шепот, но мелодия поднималась, как мыльные пузыри. Я прошелся по яме и прицелился в нее. Она лежала, уткнувшись лицом в мамино плечо, но когда почувствовала, что я навис над ней, подняла голову. Я выстрелил в тело ее мертвой матери. Потом раздался еще один выстрел, и песня стихла. Рядом со мной Фолькель прятал в кобуру пистолет. — Целься лучше! — велел он. Я провел в Первом пехотном полку СС три месяца, и меня постоянно преследовали кошмары. Я садился завтракать и видел в противоположном конце комнаты призраки расстрелянных. Смотрел на свою выстиранную, безупречно чистую форму и замечал места, куда попала кровь. По вечерам я напивался до беспамятства, потому что опаснее всего были эти несколько часов перед сном. — 111 —
|