Субмарина

– Сколько он за это берет?

– Нисколько. Он оказывает мне услугу. Лестницы моют нелегалы. И ему нужны сотрудники, которых можно предъявить. И все довольны.

– За исключением тех, кто моет лестницы…

Мы останавливаемся на красный. Он смотрит на меня:

– Ты просто не знаешь, откуда они приезжают. Это лучше, чем пуля в башке.

Он прибавляет звук, чуть-чуть. Хип-хоп, я всем телом чувствую гудение басов из стоящего где-то сзади динамика.

– Какой в этом плюс? – говорит он и снова улыбается. – А плюс такой, что если внезапно на тебя налетит полиция, таможня, налоговая… Придут и увидят твой большой, сорокадвухдюймовый телевизор с плоским экраном и захотят узнать, на какие деньги… Как мытье лестниц может это обеспечить… В этом случае мой шурин предъявит кое-какие бумаги. В бумагах-то был беспорядок, а у тебя переработки, которые пока что не успели оформить честь по чести как дополнительный доход. Ты мыл лестницы по семьдесят два часа в неделю, весь август, ясно? И таким образом расплатился за телевизор.

Мы медленно едем по Вестеброгаде. Потом по Вэльбю-Лангтаде. Он спрашивает, где меня высадить. Здесь, отвечаю я, здесь, отлично. Он предлагает отвезти меня домой.

Он же бывший таксист.

63

Сегодня Хеннинг не пришел. Вообще не пришел.

Мы ждали десять минут, двадцать минут, тридцать минут. Он не пришел. И мы поймали такси.

Теперь сидим у его девушки в Южной гавани[19]. Когда она открыла дверь, слово взял Карстен. Она смотрела на нас такими глазами, словно мы требовали у нее лицензию.

Карстен прямо заявил, что нам нужно войти, что мы договорились встретиться с Хеннингом. Я, конечно, боюсь потерять свой товар, но Карстен в ужасе от того, что я могу лишить его работы. Понятное дело, ведь Хеннинг – его друг. И придется ему опять воровать автомагнитолы и лазить по чужим квартирам.

Мы сидим за журнальным столиком. Она худенькая, одни кости и хвост. Натянула рукава вязаного свитера на кулаки, сидит и мнет их пальцами. Прихлебывает кофе, на низеньком столике лежат книжки вроде:

«Педагогика дошкольного возраста»

«Обучение в игре»

«Музыкальный ребенок».

Она улыбается. Ей проще быть вежливой, проще изображать, что это просто дружеский визит, Стокгольмский синдром похож на растворимый кофе: долго ждать не приходится.

– Я подумываю продолжить учебу. Может, летом начну, чай будете?

Как бы это провернул албанец?

Я зол на самого себя не меньше, чем на Хеннинга.

Вчера я взял выходной. Первый раз за долгое время. Я заготовил достаточно, чтобы им хватило до конца дня, а рассчитаться собирался утром. Я поступил так от лени. Нет, я поступил так, потому что хотел побыть со своим сыном. Сегодня Хеннинг не пришел. Много денег, много героина и со всем этим он свалил. Если его взяли, она бы сказала это сразу, завидев нас. Первым делом, открыв дверь. Я почти надеялся, что его взяли.