Субмарина

Мы держали у его носа овсянку, но он не замолкал.

Все плакал и плакал. Орал и кричал.

Мы засунули ему в рот полкусочка черного хлеба, он закашлялся и снова заплакал.

Ник спросил: тебе когда-нибудь дарили подарки, хоть что-нибудь?

Нет.

В детдоме, если ты не ел, что бывало?

Ты оставался голодным.

Да, ты оставался голодным. Он просто привык к тому, что с ним возятся.

Ему надо усвоить: если дают есть, ешь.

Глотай, или ночью тебе придется плохо.

Брат посмотрел одну передачу о боливийских беспризорниках, нюхающих газ и клей.

Но матери не было дома четыре дня, у нас не было денег на клей, нам пришлось искать магазин подальше, где нас не знали. Мы сидели на полу в гостиной, нюхали остатки краски из пакета. Пили вермут. Пили «Писает Амбон» и зеленый ликер со вкусом киви, все, что мы нашли в кухонном шкафу, где она это оставила или забыла.

В тот вечер мы слушали Элвиса. Если выкручивали звук на полную, вопли братика становились частью музыки. Как малый барабан, почти неслышный. Когда иголка перескакивала на следующую дорожку, мы громко разговаривали. Если надо было перевернуть пластинку, мы гремели бутылками. Мы говорили:

Ну как тебе красная краска? Как зеленая или хуже?

И мы смеялись. Громко смеялись. Смеялись, пока снова не начинала играть пластинка.

Я сказал Нику: может, он болен? Ник был голубоватым силуэтом. До дивана были сотни километров. Удивительно, как это он меня слышит.

Он сказал: давай посмотрим. Если через час все еще будет плакать. Когда Элвис снова споет «Wooden Heart».

Когда он пропоет куплет на немецком. Тогда посмотрим.

Если все еще будет плакать, найдем мать. Придется найти. Если она не в «Обезьяне» и не в «Медведе», то наверняка в «Клоуне». Если только не лежит на спине. Как гоночный автомобиль, на котором меняют колеса.

На пит-стопе.

Через час?

Да, и мы ее найдем.

Наутро мы проснулись на полу в гостиной. «Писанг Амбон» кончился, краска в пакетах высохла. Когда мы заглянули в коляску к братику, он больше не плакал.

Больше не плакал.

52

Три недели. Столько времени нужно. Три недели, и ты привыкаешь.

Три недели.

Утром я сидел в гостиничном ресторане, набивал рот шоризо. Ранним утром, и я успевал выпить еще один эспрессо до встречи с Карстеном и Джимми.

Три недели.

Когда кто-то говорит: дела, бизнес, – думаешь, они имеют в виду холодность, жестокость, деньги прежде всего.

Но теперь я понимаю.

Это бизнес. Я сижу по вечерам с бумажкой и ручкой, считаю оборот, считаю, сколько у меня осталось, насколько разбавить, сколько выручу за грамм, разбавленный и чистый.