|
Музей размещался в городской усадьбе, выстроенной в стиле «и мы не пальцем деланы», то есть провинциального классицизма — с нагромождением пузатых колонн, карнизов и портиков. Гриша жил здесь же, в дворовой пристройке, то ли бывшей конюшне, то ли псарне — но тоже с парой полуколонн вокруг покосившейся двери. Бегун въехал на безлюдный двор и, не глуша движок, выскочил из машины. Тотчас в спину ему раздался окрик: — Стоять! Руки на капот! Бегун вздрогнул и замер было на мгновение, опустив ладони на горячий капот. И досадливо сказал, оборачиваясь: — Я тебе сто, раз говорил: никогда не целься в человека. Даже понарошку! — Ага! Испугался! — радостно засмеялся Павлик. — Гляди, па! — он поднял лук вверх и спустил тугую тетиву. Стрела взмыла, высоко в небо. — Это Еремей сделал. С ним так интересно! Он столько знает — больше всех: как птицы поют, как каждая травка называется… — Где он? — перебил Бегун. — В музее. Он Грише помогает. — Собирайся. Мы уезжаем. — Бегун вошел в открытую заднюю дверь музея. Был понедельник — выходной день, дежурная бабулька в синем халате вытирала пыль с железной головы тевтонского рыцаря. Свет над экспонатами был выключен, в длинном коридоре светился только интерьер старорусской крестьянской избы: под низкой прокопченной матицей качала резную люльку тряпичная крестьянка в паневе и коруне, хозяин в шитой косоворотке и лаптях починял невод, а между ними сидел Еремей и латал берестяной туес. Увидав Бегуна, он отложил работу и шагнул к нему из древности через веревочную загородку, издали напряженно глядя в глаза, пытаясь понять — да или нет? Бегун распеленал доску. Лицо Еремея разгладилось и будто осветилось исходящим от иконы сиянием. Он истово перекрестился, бережно взял Спаса и замер, шепча благодарственную молитву. — Рано радуешься, — сказал Бегун. — Лучше помолись, чтоб живыми остаться. — Он спрятал икону обратно в сумку и протянул Еремею «Макаров». — Разберешься, с какой стороны стреляет? Еремей брезгливо повертел в руках пистолет и вернул. — А что тебе надо? — раздраженно спросил Бегун. — Пращу? Или это, бронебойное? — кивнул он на двухметровую пищаль. Еремей снова покачал головой и указал на другую диораму, где охотник в меховом треухе целился в горностая из допотопной берданки. — Это, — сказал он. Видно было, что он давно и сладострастно присматривался к винтовке. — Извини, — развел руками Бегун. — Музейный экспонат. Поехали, времени в обрез… — 71 —
|