|
У них есть ни о чем не догадывающиеся невесты и жены, которые их любят. Раньше я удивлялась, как матери не подозревали, что творится в их семьях. В их жизни должен был наступить момент, когда они осознанно принимали решение отвернуться и не видеть того, чего видеть не хотят. Раньше я думала, что ни одна жена не может спать с мужчиной и не знать, что творится у него в голове. — Нина. Моего плеча касается Моника Лафлам. Когда она успела приехать? У меня такое чувство, что я очнулась от комы. Я стряхиваю оцепенение и ищу взглядом Натаниэля. Он продолжает играть в кабинете психиатра игрушечной железной дорогой. Чиновница из отдела опеки смотрит на меня, и я понимаю, что чего-то подобного она и ожидала. И не могу ее винить. На ее месте я подумала бы то же самое. Если честно, раньше бы подумала. Мой голос безжизненно дребезжит: — Вы уже обратились в полицию? Моника кивает. — Если я могу вам чем-то помочь… Мне нужно отсюда уйти, и я не могу взять с собой Натаниэля. Мне больно об этом просить, но у меня сломался мой барометр доверия. — Да, — говорю я. — Вы не присмотрите за моим сыном? Я нахожу мужа на третьем объекте, он возводит каменный забор. Лицо Калеба сияет, когда он узнает мою машину. Он смотрит, как выхожу я, и ждет появления Натаниэля. Этого оказывается достаточно. Я подбегаю к Калебу и изо всех сил бью его по лицу. — Нина! — Он хватает меня за руки. — Какого черта… — Ты ублюдок! Как ты мог, Калеб? Как ты мог?! Он отталкивает меня, поглаживая щеку. На ней ярко алеет след от моей руки. Отлично! — Я не понимаю, о чем ты, — говорит Калеб. — Успокойся. — Успокоиться? — взрываюсь я. — Выражусь яснее: Натаниэль сказал нам. Он рассказал, что ты с ним сделал. — Я ничего ему не делал. Одну долгую минуту я молчу, только испепеляю взглядом. — Натаниэль сказал, что я… я… — запинается Калеб. — Это же смешно! Они все так говорят, все преступники, поэтому мне и приходится их уличать. — Только не смей говорить, что ты его любишь! — Конечно люблю! — Калеб качает головой, словно пытаясь отогнать дурные мысли. — Я не знаю, что он сказал. Не знаю почему. Но, Нина, Господи Боже… Ради всего святого! Я молчу. Каждый год, проведенный вместе, разворачивается перед глазами, пока мы оба не оказываемся по колено в воспоминаниях, которые не имеют значения. В широко распахнутых глазах Калеба стоят слезы. — Нина, пожалуйста! Подумай, что ты говоришь! Я опускаю глаза на свои руки: один кулак крепко сжимает второй. Это жест для предлога «в». В беде. В любви. В случае. — Я думаю, что дети таких вещей не придумывают. Что Натаниэль ничего не выдумал. — Я поднимаю голову и смотрю на мужа. — Сегодня домой не приходи, — велю я и с величайшей осторожностью иду к машине, как будто у меня внутри разбитое сердце. — 55 —
|