Патрик заключает меня в объятия, и клянусь: если бы не его руки, я бы оказалась на полу. Слышу свой голос: неконтролируемые голосовые конвульсии. — Со мной все в порядке. На сто процентов, — отвечаю я, но моя уверенность дрожит, как осиновый лист. Как подобрать слова, чтобы объяснить, что еще вчера ты просыпался в одном мире, а сегодня уже все изменилось? Как объяснить ту жестокость, о существовании которой даже не предполагал? Будучи прокурором, я прикрывалась юридическим жаргоном — проникновение, растление, виктимизация [2], — но ни один из этих терминов не является таким саднящим и правдивым, как слова: «Кто-то изнасиловал моего сына». Взгляд Патрика скользит от Натаниэля ко мне и обратно. Неужели он думает, что у меня нервный срыв? Что от стресса я сломалась? — Эй, Кузнечик, — обращается он к Натаниэлю по его старому прозвищу (мой сын рос в детстве скачками), — пойдем наверх и переоденемся, пока мама… вытрет стол? — Нет! — выкрикиваю я в то же мгновение, как Натаниэль выбегает из комнаты. — Нина, — в очередной раз подступает к разговору Патрик, — у Натаниэля что-то случилось в садике? — Что-то случилось в садике, — повторяет Нина, перекатывая слова на языке, словно мраморные шарики. — Что-то случилось? Что ж, это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, верно? Он не сводит с нее пристального взгляда. Если он посмотрит еще внимательнее, то докопается до правды — ему всегда это удавалось. Когда им было по одиннадцать, Патрик узнал, что Нина впервые поцеловалась с мальчиком, хотя она слишком этого стеснялась, чтобы рассказать ему; и он знал, что она поступила в колледж в другом штате задолго до того, как у нее хватило духу признаться, что она уезжает из Биддефорда. — Кто-то обидел его, Патрик, — шепчет Нина, сдаваясь под его взглядом. — Кто-то обидел, а я… я не знаю кто. Его передергивает. — Натаниэля? Патрику доводилось сообщать родителям, что их дети-подростки погибли по вине пьяного водителя. Доводилось поддерживать вдов у могил мужей, которые наложили на себя руки. Он слышал истории женщин, переживших изнасилование. Единственный способ все это пережить — отступить и сделать вид, что ты не являешься частью цивилизации, граждане которой приносят друг другу столько горя. Но это… от такого… никуда не спрячешься. Патрик чувствует, как сердцу становится тесно в груди. Он опускается с Ниной на пол, и она посвящает его в детали истории, которую он никогда бы не хотел слышать. «Я мог бы выйти через эту дверь, — думает он, — и начать все сначала. Я мог бы повернуть время вспять». — 39 —
|