На лестнице слышатся тяжелые шаги Калеба. — Ты нашла его? — Натаниэль, — говорю я, как можно ближе наклоняясь к его лицу, — что ты наделал! Его золотистые волосы прилипли к голове, глаза просто огромные. Он поджимает губы, собираясь произнести слово, которое так и не слетает с губ. Неужели в пять лет задумываются о самоубийстве? Почему же тогда я нашла своего сына полностью одетого на дне ванны, полной воды? В ванную вбегает Калеб. Он окидывает одним взглядом мокрого Натаниэля, вторым — вытекающую из ванны воду. — Какого черта? — Давай снимем это, — говорю я, как будто частенько нахожу сына в таком виде. Мои руки тянутся к пуговицам на его фланелевой рубашке, но он вырывается и сворачивается клубочком. Калеб смотрит на меня. — Приятель, — пытается убедить он, — если не переоденешься, заболеешь. Калеб берет сына на руки, и Натаниэль обмякает. Он не спит, смотрит прямо на меня, однако я готова поклясться, что он сейчас в другом месте. Калеб начинает расстегивать рубашку Натаниэля, но я хватаю полотенце и кутаю в него сына. Я запахиваю его поплотнее у него на шейке и наклоняюсь, чтобы мои слова упали на его поднятое вверх личико. — Кто тебя обидел? — спрашиваю я. — Скажи мне, дорогой. Скажи, чтобы я могла помочь. — Нина! — Расскажи мне. Если ты не расскажешь, я ничего не смогу сделать. — Мой голос обламывается, как проржавевший рельс. У меня лицо такое же мокрое, как у Натаниэля. Он пытается. Боже, как он пытается! Он весь покраснел от усердия. Открывает рот, выдувает сжатый клубок воздуха. Я ободряюще киваю: — Ты сможешь, Натаниэль! Давай же. Мышцы у него во рту напрягаются. Такое впечатление, что он опять тонет. — К тебе кто-нибудь прикасался, Натаниэль? — Господи! — Калеб выхватывает у меня сына. — Оставь его в покое, Нина! — Но он собирается что-то сказать! — Я встаю и снова наклоняюсь к лицу сына. — Ведь так, милый? Калеб только поднимает сына повыше и молча выходит из ванной, крепко прижимая Натаниэля к груди. Я остаюсь стоять в луже, убирать оставленный беспорядок. По иронии судьбы в отделе опеки штата Мэн, в отделе по вопросам семьи и молодежи, расследование по делу о жестоком обращении с ребенком таковым по сути не является. К тому времени как служащий, изучающий условия жизни неблагополучных семей, может официально открыть дело, уже имеются физические и психические подтверждения того, что ребенок подвергается насилию, равно как и имя предполагаемого преступника. Уже не будет места предположениям — к этому времени будет закончено предварительное расследование. И тогда в дело вступает чиновник из отдела опеки — так сказать, за компанию, чтобы на случай, если каким-то чудом дело дойдет до суда, все было сделано согласно букве закона. — 35 —
|