|
— Нина, объясни по-человечески! — требует он. — Все… хорошо! — смеюсь я. — Все просто великолепно, Калеб. Судья, по сути, оправдал меня. Мне не придется отсиживать срок в тюрьме, если я еще кого-нибудь не убью. Калеб хватает меня и начинает кружить. Я вижу поверх его плеча, как Адриенна поднимает кулак вверх. За ней я вижу Патрика. Он сидит с закрытыми глазами и улыбается. Как только я перевожу на него взгляд, его глаза тут же открываются и смотрят на меня. — Только ты, — одними губами шепчет Патрик. Над этими его словами я буду ломать голову еще много лет. Когда журналисты бросаются звонить в свои редакции, чтобы сообщить о приговоре, и толпа немного редеет, я вижу еще одного мужчину. Квентин Браун собирает в портфель свои бумаги, подходит к проходу между нашими столами, останавливается и поворачивается ко мне. Он наклоняет голову, и я киваю в ответ. Неожиданно кто-то хватает меня за руку, я инстинктивно вырываюсь: наверное, кто-то не понял приговор судьи и собирается снова надеть на меня наручники. — Нет! — кричу я, поворачиваясь. — Вы не понимаете… Пристав отстегивает с моего запястья электронный браслет, и он падает на пол, звоном возвещая о моем освобождении. Когда я поднимаю голову, Квентина уже и след простыл. Через несколько недель шумиха в газетах утихает. Зоркое око новостей нацеливается на другую грязную историю. Караван из машин прессы змеится на юг, а мы возвращаемся к своей прежней жизни. Многие из нас. Натаниэль с каждым днем становится все сильнее, Калеб взял несколько новых заказов. Патрик звонил из Чикаго, на полпути до Западного побережья. Пока он единственный, кому хватило смелости спросить у меня, чем же я занимаюсь сейчас, когда не работаю прокурором. Работа занимала такое огромное место в моей жизни, что ответить на этот вопрос непросто. Может быть, я напишу книгу, которую, похоже, от меня ждут. Может быть, стану бесплатно консультировать пожилых граждан в городском доме престарелых. Может быть, буду просто сидеть дома и смотреть, как растет мой сын. Я постукиваю по ладони конвертом. Он из дисциплинарной комиссии и лежал на кухонном столе нераспечатанным почти два месяца. И сейчас нет смысла его открывать. Я и так знаю, что там написано. Я сажусь за компьютер и печатаю очень краткий ответ: «Я добровольно возвращаю свою лицензию. Больше не намерена заниматься юриспруденцией, с уважением, Нина Фрост». Потом нахожу подходящий конверт. Так, складываю, облизываю, запечатываю, наклеиваю марку. Надеваю сапоги и иду к почтовому ящику. — 260 —
|