Ночью мы лежим в постели, и полная луна давит на нас всем весом. Я рассказала Калебу о разговоре с Фишером, и сейчас мы оба смотрим в окно, как будто на небе появится ответ, начертанный звездами. Я хочу, чтобы Калеб потянулся через эту огромную кровать и взял меня за руку. Мне нужно верить, что между нами не сотни километров расстояния. — И что ты думаешь? — интересуется он. Я поворачиваюсь к мужу. В лунном свете его профиль очерчен золотом — цветом отваги. — Я больше не принимаю решения одна, — отвечаю я. Он приподнимает на локте и поворачивается ко мне: — И что будет? Я сглатываю, пытаясь говорить так, чтобы голос не дрожал. — Судья признает меня виновной, потому что по закону я совершила преступление. С другой стороны… я, вероятно, получу не такой большой срок, как получила бы, если бы вердикт вынесли присяжные. Внезапно лицо Калеба наклоняется над моим: — Нина… ты не можешь сесть в тюрьму. Я отворачиваюсь, чтобы он не видел слез, сбегающих по моим щекам. — Я знала, на что иду. Его руки сжимают мои плечи. — Ты не можешь. Просто не можешь. — Я вернусь. — Когда? — Не знаю. Калеб зарывается лицом мне в шею и громко втягивает воздух. И я тут же цепляюсь за мужа, как будто сегодня между нами стерты все расстояния, потому что завтра мы будем слишком далеко друг от друга. Когда он входит в меня, я вонзаю ногти в его плечи, пытаясь оставить память о себе. Наша близость похожа на насилие, между нами бушует столько эмоций, что воздух, кажется, звенит. А потом это, как и все в мире, заканчивается. — Но я люблю тебя, — говорит Калеб дрогнувшим голосом, потому что в идеальном мире это слово может все оправдать. Ночью мне снится, что я погружаюсь в океан, от волн у меня мокрый подол ночной сорочки. Вода холодная, но не такая ледяная, как обычно бывает в Мэне, а пляж внизу — гладкая полоска песка. Я продолжаю идти, даже когда вода достигает коленей, а сорочка липнет к телу, как вторая кожа. Продолжаю идти, когда вода уже достигает шеи, подбородка. Когда я уже ухожу под воду, то понимаю, что сейчас утону. Сначала я сопротивляюсь, пытаясь распределить оставшийся в легких воздух. Легкие начинают гореть — под ребрами огненный круг. Перед широко распахнутыми глазами чернеет, ноги тяжелеют, я лечу в никуда. «Вот оно, — думаю я. — Наконец-то». От осознания неизбежного я опускаю руки, ноги безвольно подкашиваются. Я чувствую, как мое тело тонет. Меня заполняет вода, и я оказываюсь свернувшейся калачиком на песчаном морском дне. Солнце похоже на дрожащий желтый глаз. Я встаю и, к своему удивлению, с легкостью шагаю по дну океана. — 254 —
|