Он отстраняется и обхватывает ладошками мои щеки: — Ты сердишься на меня? — Нет. Да. Рассержусь, конечно, когда перестану радоваться. — Я обнимаю его крепче. — О чем ты думал? — Что я плохой, — прямо отвечает он. Я поверх головы Натаниэля смотрю на Калеба. — Нет, ты не плохой, мой любимый. Убегать — нехорошо. Ты мог попасть в беду. И мы с папой так волновались, ты даже представить себе не можешь. — Я замолкаю, пытаясь подобрать слова. — Но можно совершить плохой поступок, а человеком остаться хорошим. — Как отец Гвин? Я замираю. — Нет. Он совершил отвратительный поступок и человеком был плохим. Натаниэль смотрит на меня: — А ты? Как только место за свидетельской трибуной занимает доктор Робишо, психиатр Натаниэля, Квентин Браун вскакивает с места, чтобы возразить: — Ваша честь, что этот свидетель может пояснить суду? — Ваша честь, показания касаются душевного состояния моей подзащитной, — оспаривает возражение Фишер. — Информация, которую моя подзащитная получила от доктора Робишо о расстройстве здоровья ее сына, имеет непосредственное отношение к душевному состоянию моей клиентки тридцатого октября. — Я разрешаю допрос этого свидетеля, — решает судья. — Доктор, вам приходилось лечить детей, которые теряли речь после сексуального насилия? — спрашивает Фишер. — Да, к сожалению. — Случается, что дети так никогда и не обретают голос в подобных случаях? — Процесс выздоровления длится годами. — Вы по каким-либо признакам смогли определить, сколько времени придется лечить Натаниэля Фроста? — Нет, — отвечает доктор Робишо. — Если говорить откровенно, именно поэтому я и стала обучать его основам языка жестов. Он очень болезненно воспринимал свою неспособность общаться. — И это помогло? — На некоторое время, — признается психиатр. — Пока он снова не заговорил. — Прогресс был неизменным? — Нет. Все пошло прахом, когда Натаниэль на неделю утратил контакт с матерью, Ниной Фрост. — Вам известно почему? — Как я поняла, ее обвинили в нарушении условий освобождения под залог и заключили в тюрьму. — Вы встречались с Натаниэлем в ту неделю, когда его мать находилась в тюрьме? — Да. Мистер Фрост привозил его ко мне, он был очень расстроен тем, что мальчик опять потерял речь. Он вернулся к той стадии, когда единственный жест, который он показывал, означал «мама». — Чем, по вашему мнению, было вызвано подобное ухудшение? — Без сомнения, внезапной и длительной разлукой с миссис Фрост, — отвечает доктор Робишо. — Как изменилось состояние Натаниэля, когда его мать опять отпустили? — 234 —
|