— Он бросился к ней с криком, — улыбается психиатр. — Волшебный звук! — И, доктор, если придется перенести еще одну внезапную и длительную разлуку с матерью… какие последствия это будет иметь для Натаниэля? — Протестую! — восклицает Квентин. — Вопрос снят. Через несколько секунд для перекрестного допроса встает прокурор. — Доктор, когда имеешь дело с пятилетними детьми, часто сталкиваешься с тем, что они путают события? — Совершенно верно. Именно для этого и назначают слушания о дееспособности свидетеля, мистер Браун. Именно в этот момент судья бросает на него предостерегающий взгляд. — Доктор Робишо, исходя из вашего опыта, бывает, что такого рода дела слушаются в суде через несколько месяцев или даже лет после события, не так ли? — Верно. — И разница в развитии пятилетнего ребенка и семилетнего очень значительна, я прав? — Вы совершенно правы. — Неужели вам не приходилось лечить детей, которые при первой вашей встрече, казалось, не смогут давать показания… однако проходил год, второй — и после проведенной терапии и времени, которое лечит, они могли предстать перед судом в качестве свидетеля, без рецидивов? — Приходилось. — Справедливо ли предположение, что невозможно предсказать, смог бы Натаниэль предстать в качестве свидетеля через несколько лет, не получив значительной психологической травмы? — Это правда, невозможно предсказать, что случится в будущем. Квентин поворачивается ко мне: — Будучи прокурором, миссис Фрост, безусловно, понимала значение временной отсрочки для явки в суд, как вы думаете? — Думаю, да. — И как мать пятилетнего ребенка понимала, какие изменения в развитии произойдут через несколько лет? — Да. Честно говоря, я пыталась убедить миссис Фрост, что примерно через год Натаниэлю будут гораздо лучше, чем она ожидает. Что, возможно, он даже сможет от своего имени давать показания в суде. Прокурор кивает. — Однако, к сожалению, подсудимая застрелила отца Шишинского, и мы уже ничего не узнаем. Судья снимает вопрос до того, как Фишер успевает возразить. Я тяну его за полу пиджака. — Я должна с вами поговорить. — Он смотрит на меня, как будто я из ума выжила. — Да, — уверяю я. — Сейчас. Я знаю, что думает Квентин Браун, потому что вижу происходящее его глазами. «Я доказал, что она его убила. Я справился со своей задачей». И возможно, я научилась не переживать о жизни других людей, но, безусловно, свою собственную спасти я обязана. — Я сама должна, — говорю я Фишеру в совещательной комнате. — Я должна им объяснить, почему это неважно. — 235 —
|