А утром лиловое рассветное небо сгустками алело в далях, листва деревьев бесшумно ложилась на асфальт, на немых перекрестках мигали светофоры. Ты провожал ее и вы шли по улицам, где не было ни людей, ни машин, ни трамваев. Главная улица простиралась на милю вперед -- сначала под уклон, а потом плавно вверх. В просветах меж зданий стыли корабли в бухте -- тоже молчащие. Слышались ваши шаги, их эхо. И дыхание, пар которого этим утром стал явственней. - Отчего так: светает, а ни души вокруг, -- сказал ты. -- Одни мы. - Потому что был перевод времени. И потому что воскресенье. - Как будто всех выселили перед чумой или цунами, а мы и не знали. Ты остановился завязать шнурок на ботинке, и, перед тем как догнать ее, смотрел ей вослед. - Эй!... -- вдруг обернулась она. -- Гляди... На другой стороне бухты, по шоссе, петляющему по подножьям холмов, почти не слышно стрекоча, что-то двигалось и -- пылало, и языки пламени, отрываемые скоростью от объятого огнем движущегося средства, отлетали, отставая, извиваясь, и зависали в воздухе, погасая. Ты взял ее за руку и она не отняла ее, и вы провожали взглядами горящий объект, что скрывался за мертвенно-белеющими многоэтажками, и выныривал, продолжая путь, и исчез за холмом, и тишина стала целой. - Что это?... - Кажется, мотороллер, с фургоном. Рассвет ширился над морем, надвигался на бледно-фиолетовый город, чьи крыши и верхние этажи уже алели в холоде утра. Вернувшись назад, ты уснул, а когда проснулся -- был догорающий день. И ты пил чай в сумрачной кухне, а за окном шумели, качались деревья под северным ветром и светило предзакатное солнце. И потом ты расставлял посуду, наводил порядок, закрывал, вставая на подоконники, хлопающие окна во всех просторных залах -- и везде возникали, восставали сжимающие горло пейзажи в потоках ветра и солнца... 25... И ветер пасмурного дня десятого века шевелит волосы на голове старика, окруженные побитой короной из белой жести. На его лице, лице морского скитальца и умелого воина -- глаза как два пещерных озера. Чисты и печальны. Он видит дельту реки на восточном крае земли, куда он дошел с остатками каравана парусных лодок, движимый неутолимою жаждой браги открытий. Мириады островков в лохмотьях тумана -- насколько хватает зренья...Можно разглядеть тростниковые челноки обитателей этого края. «... И мы поняли -- нам никогда не завоевать землю с таким странным пейзажем...» -- звучит голос этого старого человека, в моей голове мешаясь с музыкой, такой же тихой, небывалой и сокровенной, как и вид водного пространства с островками, образующими, верно, каббалистические письмена -- о, если б увидеть их сверху, в полете, обхватив шею исполинской птицы... — 35 —
|