Последнее правило

— Знаешь, — говорит отец, жестом приглашая меня садиться, — все это немного странно.

— Ага.

— Я имею в виду, у меня нет морального права упрекать тебя в побеге из дома. Рассказывать, что ты до смерти напугал маму. Я не стану тебе говорить, что она жаждет крови…

— Так и не говори!

Он опустил руки между колен и хлопнул в ладоши.

— Как бы там ни было, я много думал, но не стану делиться своими размышлениями. — Он смотрит на меня. — Я полагаю, ты проделал весь этот путь, чтобы я тебя выслушал.

Я молчу. Он кажется мне таким знакомым, но это сумасшествие, поскольку я лишь дважды в год разговариваю с ним по телефону: на Рождество и в свой день рождения. Однако в этом, вероятно, и проявляются родственные связи. Они возобновляются с того места, где прервались, даже через пятнадцать лет.

Я хочу рассказать, зачем прилетел к нему: о том, как арестовали Джейкоба, о своем проникновении в чужие дома, о телефонном сообщении, которое я так и не передал маме (банк отказывает ей во втором займе), — но все слова застряли у меня в горле. Я давлюсь ими, пока не начинаю задыхаться, пока слезы не брызгают из глаз, и ничего из вышеперечисленного не говорю.

— Почему всем на меня плевать? — спрашиваю я.

Не это я хотел сказать. Я хотел, чтобы он видел, каким я стал ответственным юношей, который пытается спасти свою семью. Хотел, чтобы он покачал головой и подумал: «На меня нашло помутнение. Я должен был с ним остаться, узнать его получше. Он вырос таким молодцом!» А вместо этого я, рыдая, несу какую-то чушь, из носа текут сопли, волосы падают на глаза… Я внезапно ощущаю чудовищную усталость. Я так устал!

Когда очень сильно чего-то ждешь, обязательно будешь разочарован. Я уже давно познал эту истину. Но если бы рядом сидела мама, она бы тут же меня обняла. Погладила бы по спине, попросила успокоиться, а я бы позволил себе поплакаться ей в жилетку, пока мне не стало бы лучше.

Отец откашлялся, но и пальцем ко мне не прикоснулся.

— Я… не очень… смыслю в таких вещах, — сказал он и встал.

Я вытер глаза, думая, что он хочет меня обнять, но вместо этого он достал из заднего кармана свой бумажник.

— Вот, возьми! — протянул он мне несколько двадцаток.

Я смотрю на него, и помимо воли из моего горла вырывается смех. Моего брата судят за убийство, мама хочет получить мою голову на блюде, будущее настолько туманно (может быть, я погибну в угольной шахте), а отец даже не может похлопать меня по спине, успокоить, сказать, что все будет в порядке. Вместо этого он протягивает мне деньги и думает, что шестьдесят баксов смогут исправить ситуацию.