Последнее правило

— Да, Ваша честь, — отвечаю я.

— После этого, господин адвокат, вы можете подойти ко мне и попросить объявить перерыв. Вы обязаны объяснить своему клиенту, что ему нельзя покидать зал, пока перерыв не объявлен и он не получил позволение суда.

— Понятно, Ваша честь, — отвечаю я.

— Касательно третьего пункта… Во время данного судебного процесса я не буду пользоваться молотком, однако приглушать свет, создавая помехи безопасности, не позволю. Надеюсь, перерывы это компенсируют: суд не возражает, если подсудимый в комнате для отдыха выключит свет.

Джейкоб дергает меня за полу пиджака.

— Можно мне надеть солнцезащитные очки?

— Нет, — резко бросаю я.

— В-третьих, я сокращу время заседаний. Мы разобьем слушание на три сорокапятиминутных заседания утром, два после обеда — с пятнадцатиминутными перерывами. Ежедневно заседание будет закрываться в 16.00. Вы удовлетворены, мистер Бонд?

— Да, Ваша честь.

— Я разрешаю матери обвиняемого занять место рядом с ним на скамье подсудимых, однако общаться они могут лишь в письменной форме. Эти записки во время перерыва должны быть представлены суду. И наконец. Вашу просьбу к обвинению формулировать вопросы просто и прямо, — продолжает судья, — я отклоняю. Вы, мистер Бонд, можете задавать любые короткие и буквальные вопросы, как хотите, но у подсудимого нет конституционного права указывать мисс Шарп, как обвинению представлять дело.

Он кладет мое ходатайство в папку.

— Полагаю, мистер Бонд, вы удовлетворены?

— Разумеется, — отвечаю я, но внутри все поет. Потому что все эти причуды и уступки в сумме дают больше, чем поодиночке: присяжные обязательно увидят, что Джейкоб отличается от обычного подсудимого, от всех нас.

Следовательно, и судить его необходимо соответственно.

ТЕО

Я просыпаюсь оттого, что чихаю, и открываю глаза. Я нахожусь в розовой комнате, а нос мне щекочут перья. Сажусь на узкой кровати и вспоминаю, где я: в спальне одной из девочек. Тут повсюду висят мобили с блестящими звездочками и лежат горы мягких игрушек, на полу — розовый пятнистый коврик.

Еще раз чихаю, и только тут понимаю, что на мне розовое боа из перьев.

— Что за черт! — ругаюсь я, срывая боа с шеи, и слышу хихиканье. Заглядываю под кровать и вижу, что там прячется младшая дочь моего отца, кажется, Грейс.

— Ты произнес плохое слово, — говорит она мне.

— Что ты тут делаешь?

— Это ты что тут делаешь? — в свою очередь спрашивает она. — В моей комнате?