Похищение

— Грета не приучена работать в пустыне, — наугад брякаю я.

— Так приучи.

— Рутэнн, — говорю я, — сейчас не самое подходящее время.

— Это не тебе решать.

— Да ну? А кому же?

— Kuskuska. Так называются заблудшие.

Она снова берется за работу.

Может, в этот самый момент какую-то девочку насильно перевозят через границу? Какой-то мужчина застыл с лезвием над собственным запястьем? Какой-то ребенок перебросил ногу через забор, призванный оградить его от окружающего мира? Отчаявшимся обычно удается достичь цели, потому что им нечего терять. Но что, если дело в другом? Если бы в Фениксе двадцать восемь лет назад работал специалист вроде меня, разве смог бы мой отец уйти безнаказанным?

— Я могла бы развесить объявления, — говорю я Рутэнн.

Она отнимает у меня клей.

— Вот и хорошо. Потому что куклы у тебя, честно говоря, получаются хреновые.

По пути в пустыню Фиц рассказывает мне поразительные истории: о мужчине, который после пересадки сердца влюбился во французскую Ривьеру, хотя в жизни не выезжал за пределы Канзаса; о трезвеннице, которая, очнувшись с новой почкой, принялась пить ту самую марку мартини, что предпочитала донор.

— Если следовать этой логике, — возражаю я, — наши первые впечатления должны запечатлеваться прямо в глазных яблоках.

Фиц пожимает плечами.

— Может, так оно и происходит.

— В жизни ничего глупее не слышала.

— Я просто рассказываю тебе, что прочел…

— А как насчет того парня, который жил в начале века? Помнишь, он случайно воткнул себе в голову железный штырь, а когда пришел в себя, то заговорил по-киргизски…

— В этом я очень сомневаюсь, — перебивает меня Фиц. — Еще лет пять назад такой страны — Киргизстан — вообще не было на карте.

— Это неважно. Что, если воспоминания хранятся в мозгу, но совсем не обязательно соответствуют реальному опыту? Что, если мы подсоединены к целому айсбергу опытов, а наш разум — лишь верхушка этого айсберга?

— Прикольная мысль… что мы с тобой можем думать одинаково, потому что такими нас сотворила природа — едиными.

— Мы с тобой и так думаем одинаково.

— Да, но мои воспоминания об обнаженном Эрике не имели такого эффекта, как твои.

— Может, я на самом деле не помню этого дурацкого лимонного дерева. Может, у всех просто посажено по лимонному дереву в башке.

— Ага. Только вот у меня в голове — «форд» семьдесят восьмого года выпуска.

— Очень смешно…

— Если бы тебе пришлось его водить, не смеялась бы. Господи, а помнишь, как он сломался по дороге на выпускной вечер?